– Ваш муж случайно не потомок кардинала Ришелье? – спросил комендант по-французски без малейшего акцента.

– Любой нормальный человек предпочел бы быть потомком дамы с камелиями! – сердито ответила мать.

Комендант широко улыбнулся и приказал своим подчиненным заняться моими порезами, а сам завел с мамой оживленную дискуссию о Дюма-отце и его сыне. Мы узнали, что комендант Геберт преподавал французскую литературу в Гейдельбергском университете. Нас угостили шоколадом и вызвали автомобиль, чтобы отвезти домой.

– Прелестная виконточка, – прошептал он, целуя мне руку на прощание. Никогда не забуду, как он скользнул усами по моему запястью, каким добрым и почти молящим был его взгляд и как лихорадочно я размышляла – позволительно ли считать хорошим человеком представителя вражеских сил.

В середине июля, через несколько дней после нашей первой встречи с комендантом, мама получила Ausweis и письмо с указанием приехать в военное министерство в Виши и оставить меня в Вилландри в качестве заложницы. В обмен ее ждали новости о моем отце. Она оставила меня под опекой Гитты Серени, не по годам развитой семнадцатилетней венгерки, с которой незадолго до капитуляции подружилась в Париже, во время работы в приюте. В Виши какой-то чиновник сообщил ей следующее: правительство Виши вынесло смертный приговор де Голлю за измену родине, и вместе с остальными соратниками генерала моего отца объявили изменником. Мать также узнала, что лейтенант дю Плесси покинул Бордо вскоре после 18 июня и отправился в Касабланку, где организовал эскадрилью свободных французских авиаторов. Его самолет сбили в начале июля над Средиземным морем, когда он направлялся к де Голлю в Лондон, до поступления новой информации его сочли пропавшим в бою. (Весь следующий год мама, не решаясь сообщить мне правду, говорила, что отец выполняет “тайное задание”.)

Как я понимаю, мама в тот же день дала Алексу телеграмму с зашифрованным сообщением о нашей семейной трагедии: поскольку письма перлюстрировались, было небезопасно открыто писать о подвиге лейтенанта дю Плесси. В нарочито бодрых, непринужденных письмах на следующий день после известия о муже нет ни горя, ни боли потери. Ее волнует будто только одно – как собрать побольше купонов на бензин и добраться к Алексу на территорию Виши.

Жизнь моя, жизнь моя, жизнь моя [пишет она в письмах от 15 и 16 июля, во время поездки на территорию Виши]. Было непросто вырваться от немцев, но теперь дорога свободна, и в следующий раз будет легче. Я добралась до “Парк-Отеля” [там заседало правительство Виши] и сразу же дала тебе телеграмму. Пытаюсь собрать бензин, чтобы отправиться на юг, но мне не хватает fo литров. У меня есть 40 литров в Вилландри – этого бы хватило, чтобы добраться до Виши, но на остаток пути нужно больше. В пятницу я возвращаюсь в Вилландри, к Франсин. Надеюсь, что мы с тобой встретимся в начале следующей недели. Вот бы переждать этот кошмар на юге. Сразу же напиши в Вилландри. Я уеду, как только придет твое письмо.

Целую тебя так же крепко, как люблю.

Но как раз в это время возникли обстоятельства, препятствующие нашему отъезду на юг. Маме не удалось достать бензин. (“В Туре всё реквизировали”.) Несколько детей-беженцев сильно заболели, и она не хотела покидать Вилландри, пока не найдутся их родственники. Сама мама слегла с бронхитом и температурой. Кроме того, в ней, возможно, заговорила ханжеская скромность – что подумают люди, если узнают, что она поселилась у любовника с дочерью?

Еще важнее была последняя воля отца – незадолго до смерти он написал ей и супругам Дессоффи несколько писем.

Несмотря на собственные измены, он, оказывается, ревновал мать к Алексу куда сильнее, чем к предыдущим ее любовникам. Теперь же я осталась под маминой опекой, а отцу хотелось, чтобы я спокойно жила на территории Виши, но при этом как можно дальше от Алекса. У него не было выбора: все, кто помогал заботиться обо мне в детстве – моя гувернантка, тетя Сандра, супруги Монестье (последние к тому моменту уже присоединились к Сопротивлению), – решили остаться на оккупированной территории. Остальные близкие друзья родителей вели бурный образ жизни и не стремились его менять ради девятилетней девочки. Такое впечатление, что в переписке по этому поводу (слава богу, я прочла ее только несколько лет назад!) говорится о потерянной посылке. Требуется ваша помощь! Девочка без адреса нуждается в повторной отправке! Куда отправить девочку?

Мама рассказывала, что в последних своих письмах, пришедших уже после того, как его объявили пропавшим в бою, отец настаивал, чтобы она вызвала из Парижа мою гувернантку, Марию Николаевну, и та уехала бы со мной в его домик в Санари. “Мне переслали письмо Бертрана – он просит, чтобы я отправила Франсин в Санари, а в этом домишке даже кроватей нет! – пишет мама Алексу на третьей неделе июня, всё еще в постели. – Он считает, будто она доживет там до конца войны на продуктах, которые будут слать из города, а война якобы вот-вот кончится”.

И на следующий день: “Вчера температура упала – 39,5, и я надеюсь скоро встать на ноги. Франсин нежно обо мне заботится”.

Очевидно, она никак не могла определиться, ехать ли к Алексу.

Меж тем сам Алекс в полной безопасности жил у себя в Сент-Максим и злился на моего отца, который не разрешал привезти меня к нему. Об этом Алексу между делом сообщили супруги Дессоффи – они жили в сорока пяти минутах езды, в Санари, и часто его навещали. Также они рассказали, что мой отец попросил именно их позаботиться обо мне. Судя по письмам моей матери, Алекса тревожила беспечность Дессоффи, то, что они постоянно пребывали под хмельком и явно были не способны кого-либо опекать – как только их назначили моими покровителями, они тут же исчезли с горизонта. Кроме того, писал Алекс, в домике в Санари нет ни мебели, ни водопровода. (Нелепые идеи отца полностью отражали общее безумие, охватившее французов в ту пору.) Алекс, который единственный в тот месяц сохранял здравомыслие, предложил оплатить и проконтролировать ремонт дома, но продолжал настаивать, что это сумасшедшая идея. Единственный выход, писал он, получить еще один Ausweis и приехать со мной к нему.

На третьей неделе июля он пишет маме перед тем, как пришло ее письмо из Виши:

Чувствую, у тебя новая проблема – Франсин. Как же Б. [Бертран] не понимает, что в этот трудный час ей будет лучше здесь? Три недели назад Б. попросил Хелен присмотреть за Франсин, но она сейчас на это не способна, а Жак не знает, что делать. У него лежит последнее письмо тебе от Бертрана. Может, там говорится что-то новое? Что Франсин с Марией Николаевной будут делать в глуши без автомобиля? О деньгах не беспокойся. Пока деньги есть у меня, они есть и у вас с Франсин. Без тебя мне невыносимо – всякий раз, когда мимо проезжает автомобиль, мне кажется, что это ты, и сердце мое замирает. Мы уже купили Франсин велосипед! Приезжай, прочтешь письмо Бертрана и на месте со всем разберешься. Что за ужасная у нас жизнь! Приезжай!!!

P.P.S. Жак только что снова звонил… он открыл письмо Б. Там говорится, чтобы ты поступала как считаешь нужным, но “не привози Франсин в Сент-Максим”. И просит Хелен позаботиться о Франсин.