Некоторых людей, особенно, например, тех, кто занимается экстремальными видами спорта, монада часто подталкивает на иррациональные, нелогичные поступки. Такие люди говорят: «Ну, мне нужен драйв, мне нравится». На самом деле это проверка для укрепления связи с высшим «Я». Тоже интересное, наверное, состояние.

Вот недавно девочка погибла, фридайвингом[94] занималась… Когда ты уходишь без акваланга, без ничего, задерживая дыхание. У них там необычное состояние возникает, насколько я понимаю, когда все физические ощущения трансформируются. Пропадает всякий страх, чувство опасности. И часто люди, которые занимаются фридайвингом, не могут проконтролировать момент, когда уже все: дыхания нет. В какой-то момент — опа! — открываются рефлекторные вещи, которые до этого были под контролем сознания. И люди тонут. Уходят из тела.

Это называется «измененкой». «Измененка» — это когда ты входишь в это надвременное тело. Кажется, что физическое тело тебе не важно, главное вот здесь. У меня много опыта наблюдений: каждый идет по своей схеме, но принцип фридайвинга везде сохраняется. Многие умирают в этом состоянии. Переносим свое сознание из физического тела в монадическое и плывем… Переплываем реку времени, уж кому как нравится. Кто на корабле, кто на лодке, кто на чем-то еще.

Мы все умрем. Принцип со времен Египта, греков и дальше — все это сохраняется. Не будем религиозные формы всякие сюда привлекать. Чем интересна метафизика была дохристианская — своей практичностью. Там они по-другому немножко, что называется, без фанатизма относились к этим вопросам жизни и смерти. Смерть просто есть, и бесполезно, как страусу, прятать голову в песок. Как в том анекдоте про зоопарк: написано на клетке со страусами: «Страуса не пугать, пол в вольере бетонный». Вот здесь бесполезно думать о том, что все мы смертны, и бесполезно думать о том, что все умрут — а ты останешься.

Древние греки прекрасно это понимали, и египтяне тоже знали, что нужно развивать некую «спасательную команду» для того, чтобы ты мог всплыть в какой-то момент.

Так вот, я так понимаю, мне каким-то образом тоже начали помогать развивать определенное монадическое сознание, монадическую структуру. Опять же я не знал, для чего. Что-то тебе «там» говорят — надо делать. Если сказано: «Бурундук — это птичка», значит должен летать. Но бурундук — птичка гордая. Без пинка не полетит.

Второй достаточно знаковый момент, который я тоже рассматривал как подготовку к посвящению, случился ночью, точнее, вечером, когда я бегал в свете фонарей, наверное, часов около девяти вечера. Отель опустел, народ, понятно, в центре суетился, на вечеринках тусил. Я бегал с фонариком по дорожке. И вдруг мне идет информация сверху: «Тебе надо поплавать».

Было уже спокойно, ветер стих, состояние абсолютно нейтральное. Луны нет, абсолютно темное небо, но при этом звездное. Я пробежался, продышался, говорят: «Теперь тебе надо в море окунуться». Но дело в том, что после захода солнца купаться запрещалось. Потому что к кораллам обычно подплывают хищные рыбы и, более того, морские змеи. Они охотятся на мелководье на мелкую рыбешку, и если туристы попадаются, то эти змеи и ядовитые морские гады могут создать много проблем.

Но я как-то об этом не подумал. Если сверху говорят «надо», значит надо. Еще я понимал, что они охотятся у берега, среди кораллов, а я-то поплыву в море.

Поэтому риск был минимальный: они ближе, я дальше. Что такого, окунусь — и назад, раз сказали. Я нарушил запрет отеля. Разделся, пошел в море. Хотел в плавках и в очках, но нет: надо полностью голым, как будто только родился.

Там был спуск со ступеньками, как в бассейн, на берегу фонари, огни хоть какие-то есть, что-то видно. Но нужно было пройти абсолютно голым, совершить акт рождения. Я оставил всю одежду и в море темное погрузился. Говорят — надо отплыть метров двадцать. И как раз когда я преодолел эти двадцать метров, в отеле полностью погас свет.

Кромешная темнота.

Ни звезд, ни луны — в черном море ты абсолютно один. Кто дождется — тот увидит рассвет, как говорится.

Меня захлестнуло ощущение бездны, хаоса какого-то первозданного. Там, в Шарм-эш-Шейхе, есть места, проломы, где, например, до сих пор лежат тела аквалангистов. То есть они утонули и на глубине метров восемьдесят в этот пролом попали вместе с аквалангом. Их никто оттуда не достает, потому что невозможно на эту глубину спуститься.

Это непередаваемое ощущение, что под тобой нет ничего и вверху — ничего, и ты как поплавок болтаешься, между двумя разными мирами: меж водой и воздухом, землей и небом. В полной темноте.

Был такой, если не ужас, то нечто внутреннее, из подсознания откуда-то странное. Дала знать о себе темная природа человеческая, даже скорее животная: инстинкт выживания, самосохранения. И он, этот инстинкт, пытается затуманить сознание, отключить. Если ты впадаешь в некий страх, в панику, действительно можешь натворить много чего. И следовательно, это надо подавить и разделить: вот это мое низшее «Я», а это мое осознанное. А где-то есть еще высшее «Я», которое меня в некотором смысле бережет, хранит, как ангел-хранитель. В подобных ситуациях все три слоя очень четко воспринимаются.

Потом я узнал, что такая авария случилась единственный раз — именно тогда, когда я был в воде, электричество вырубилось. Надо ж было так это состыковать! Как в конструкторе LEGO, чтобы совпало. Конечно, отключения электричества бывают иногда, но на пять минут, не больше, а здесь я плаваю-плаваю…

Во-первых, не знаешь, куда плыть, потому что ты можешь в другую сторону уплыть. А поскольку у меня еще и сильная близорукость, даже если бы они свет включили, я все равно берег видел бы туманно. А тут вообще полная потеря ориентации в пространстве. В такие моменты легко удариться в панику и погибнуть. Но где-то в глубине памяти у меня живут бескрайние разливы Оки в темные ночи. Мое детство было безопасным: ни лес, ни вода, ни люди меня не пугали. Огромные пространства половодья были для меня прекрасны. Я, конечно, не вспоминал детство в этот напряженный момент, но, думаю, оно вспомнило меня.

Вдруг какая-то моя часть говорит: держись, держись, нормально, «все хорошо, прекрасная маркиза». А внутреннее чутье ей вторит: «В эту сторону надо плыть».

Есть только одна правильная дорога — к берегу. Вот так, по внутренним ощущениям, я плыл-плыл… Не двадцать метров, все сорок. Через какое-то время нащупал коралловую эту плиту. А спуска, лестницы нет. Где же он? Включил интуицию, пошел влево. По колючему и неровному коралловому массиву добрался до мостика, а по мостику вышел на берег. И ровно в это же мгновение включился свет, практически сразу. То есть его не было минут 20–25.