class="p1">– Вы должны понимать, что она зачала ребенка, будучи замужем за ним, поэтому возник бы вопрос, его ли это ребенок с юридической точки зрения. Никто бы не поверил, что это его ребенок, любой врач бы подтвердил невозможность. Эмбер была замужем за таким известным человеком… ее изваляли бы в грязи, как шлюху, все бы знали, что она изменила несчастному умирающему мужу. Она бы опозорила нас, свою семью, опозорила наше доброе имя. Мы, конечно, не такие важные птицы, но порядочные, честные люди, у нас репутация, и ее в нашем обществе нужно поддерживать. Она бы пережила все эти тяготы ради вас. Но были бы последствия.

Она выделила последнее слово, по-след-стви-я, в сердцах схватив полную горсть песка и рассыпая его туда-сюда, как корм для цыплят.

– Эмбер и сама все это знала. Я просто иногда напоминала ей, насколько все это было похоже на убийство, на предумышленное убийство. В лучшем случае непредумышленное. Ваша история не выдержала бы никакой проверки. Любые присяжные сурово осудили бы вас, даже я, будь я среди них! Мотив очевиден: вам нужно было избавиться от него, поскольку она носила вашего ребенка. Вот вы и разбили ему голову. Не было свидетелей, которые могли бы сказать, что это произошло именно так, как утверждаете вы, не было же? А еще она помогала мне деньгами, вот вам еще один мотив. Тут даже не пришлось бы копать глубоко. Вы оба были в отчаянии – единственным выходом стало убить его, или, как вы думали, помочь смерти наступить чуть быстрее. Даже мне, родной матери, поначалу было трудно поверить ей, простите, но именно так все и выглядело, если смотреть трезво. Против вас были веские доказательства. Голова разбита, кровь на ковре, на вас. Медики бы это подтвердили. Вы пытались отмыть пятна – сиделка, миссис Грант, рассказала бы об этом. И даже если бы присяжные спустили вам все с рук, слухи навсегда навредили бы Грейси, поскольку люди окрестили бы ее «плодом прелюбодеяния», «внебрачным ребенком», «ребенком убийц».

Я был обескуражен. Боже мой, почему Эмбер не пришла ко мне? Я бы нашел решение, я бы поддержал ее. Теперь картинка складывалась воедино, как начальный, пока что неустойчивый периметр пазла на тысячу деталей. И все же ребенку нужно сделать анализ крови. Я не хотел быть дураком, особенно если это какой-то подонок овладел Эмбер, пока она валялась пьяная. Но, даже думая так, в глубине души я уже знал, что отец – я.

– Если даже такого невинного человека, как Артур Аллан Томас[25], отправили в тюрьму, когда против него не было никаких доказательств, представьте, что было бы с вами! Эмбер рассказывала, как миссис Грант постоянно делала ядовитые намеки и просила значительно повысить ей жалованье за «дополнительные усилия». А еще те трое детей Стюарта ненавидели Эмбер. Уж они-то позаботились бы, чтобы вы оба получили по заслугам. И чтобы ни цента из завещания вам не досталось. Разве вы не видите, моя дочь защищала вас! Вас и вашего ребенка.

– Почему вы решили рассказать мне обо всем вот так вдруг, сейчас? Зачем ждали так долго? – спросил я, защищаясь.

Миссис Диринг решительным движением вытерла глаза носовым платком, будто мстила им за проявленную слабость.

– Хочу, чтобы вы знали: мы никогда не жалели, что она появилась на свет, мы любили ее еще до того, как она родилась. Я поняла, что будет девочка, по форме живота Эмбер, по тому, каким он был широким. Я сказала ей и оказалась права.

Миссис Диринг покрутила платок между пальцами, затем, внезапно устав от него, сунула в карман.

– Тогда этот план казался идеальным. Мы были бы счастливы вместе, мы были бы сильными втроем. Но если ложь и объединила нас, то в итоге она же нас и разлучила. Мы спланировали все до мелочей, но не смогли предвидеть, что Эмбер не выдержит. И что я не смогу вырастить девочку.

Я пристально посмотрел на миссис Диринг, силясь понять, неужели все это правда. И, глядя в ее глаза, полные страха, я больше не сомневался, что это действительно так.

– Мне осталось не больше двух лет. Опухоль в матке. Не думайте, что все это сошло мне с рук.

– Миссис Диринг, пожалуйста, не надо. Такое случается.

Как бы неловко и странно это ни было, я обнял ее и позволил навалиться на меня всем весом.

– Злокачественная опухоль начиналась как маленькое семечко, которое росло вместе с тем, как росла наша ложь. Я думала, что уже достаточно наказана, потеряв дочь. Она была моим светом, а теперь это… Я умру, не выполнив свои обязательства перед ней!

С этими словами миссис Диринг закрыла лицо руками, и следующие несколько минут я то гладил ее по спине, то просто сидел рядом. Когда она успокоилась и только изредка всхлипывала, я спросил:

– Когда, в какой день, родился ребенок?

– Четвертого сентября 1984 года. По моим подсчетам, она родилась на неделю раньше, хотя точно нельзя сказать. Если бы ребенок и вправду был моим и Леса, то роды словно задержались примерно на неделю – вполне убедительно. Ничего подозрительного для окружающих. Я уверена, что Эмбер родила раньше срока из-за стресса.

– Но как вам удалось выкрутиться? Люди должны были знать. Врач должен был знать. В больнице.

– Вы не понимаете. Она родила на ферме. Только я одна помогала ей в родах.

Я выдохнул.

– Даже если так. Невозможно скрыть такие вещи. Эмбер, по вашим словам, была беременна. А вы – нет. Люди-то не слепые.

– Если бы вы только знали, как это было просто. На ферму мало кто приезжал. Была зима, Эмбер надела старое пальто Леса. Из-за стресса она не набрала много веса, да и вообще никогда не ходила дальше конюшни. И вы ошибаетесь, у меня был живот, и большой. Я вырвала из чучела часть соломенного наполнителя и набила им наволочку. Мы с Эмбер пришили завязки к углам, и она каждое утро надевала эту конструкцию на меня. И мой живот рос, да еще как! Я ела, как свинья, по десерту каждый вечер, и, кроме того, каждые пару недель он увеличивался – бедное старое чучело худело, а я становилась все более беременной. В конце концов я даже перестала снимать искусственный живот на ночь, так мне самой больше верилось в истинность происходящего.

– А как же врач, который ее осматривал? Он должен был знать правду.

– Да не было никакого врача. Она никогда не обращалась ни к кому.

Я покачал головой, не веря.

– А если бы с Эмбер что-то случилось?

– Все шло так, как задумано природой, ребенок шевелился и хорошо рос, был хорошо расположен.

– Человеческий ребенок – это вам не лошадь. Как вы могли так рисковать, ведь Эмбер – ваша дочь!

– Тысячи лет не было никаких акушеров – послушаешь вас, так удивишься, как человеческий род вообще выжил. Природа знает, что делать, лучше, чем сам человек, несмотря на то что многие высокомерно думают иначе.

Все это звучало для меня так безумно, так рискованно и казалось ужасной ошибкой. Эмбер была как Мария, родившая Иисуса в хлеву, где не было никого, кроме Иосифа и кучи животных. Я не мог в это поверить. Мой ребенок!

– Я держалась подальше от людей, старалась не попадаться им не глаза, но все слишком много болтают. Иногда кто-то приходил к нам и заверял меня, что родится здоровый ребенок. Они видели именно то, что я хотела им показать. Конечно, они могли что-то заметить, но, наверное, объясняли все странности тем, что я осталась без Леса. Под конец, когда я уже совсем раздобрела, люди просто заходили и без лишних слов помогали с тяжелой работой. Тогда нам с Эмбер пришлось стать очень осторожными. Чем больше был у меня – у нее – срок, тем выше риск малейшей ошибки.

Она вздохнула и продолжила:

– Нам повезло. Около часа ночи у Эмбер отошли воды и начались роды, схватки стали регулярными, раскрытие увеличивалось. Срок был