— Ей ничто не угрожает, Джек.

— Это хорошо, — повторил Дойл.

Приглушенный звонок телефона разбудил его. Бьюкенен мгновенно проснулся, и это обрадовало его. Инстинкт выживания был при нем и функционировал. Не вставая, он посмотрел на приставной столик, но телефона там не было. Потом посмотрел на закрытую дверь гостевой комнаты, за которой он вновь услышал приглушенный расстоянием звонок — наверное, звонил телефон в кухне. Он услышал неразборчиво женский голос — это Синди. Потом заговорил Джек. Разговор был коротким. В доме опять стало тихо.

Бьюкенен взглянул на часы и удивился, что они показывают половину первого: он думал, что задремал всего минут на пятнадцать, а оказалось, что проспал почти два часа. Доктор предостерегал его относительно необычной сонливости. Времени уже больше двенадцати? Он нахмурился. Ленч, должно быть, давно готов, почему же Синди или Джек не разбудили его? Он вытянул руки, ощутил одеревенелость в плече, в том месте, где ему перезаштопали рану, потом обулся и встал с кровати.

В дверь тихонько постучали.

— Вик? — шепотом позвала Синди.

— Все в порядке. Я встал. — Бьюкенен открыл дверь.

— Ленч готов. — Она улыбнулась своей милой улыбкой.

Бьюкенен заметил, что она сняла испачканный в муке передник, но голова ее все еще была повязана платком в красно-черную клетку. Наверно, не успела привести в порядок волосы, подумал он, идя за ней по солнечному коридору в кухню.

— Пирог будет на ужин. Ленч у нас обычно легкий, — объяснила она. — Джек помешался на своем холестерине. Надеюсь, вам нравится простая пища.

На столе перед каждым прибором стояло по дымящейся миске овощного супа и сандвичу с тунцом и по тарелке с нарезанными сельдереем, морковью, цветной капустой и помидорами.

— Хлеб пшеничный с отрубями, — прибавила она, — но я могу дать вам белого, если вы…

— Нет, я люблю с отрубями, — поспешно ответил Бьюкенен. Он заметил, что Дойл, который уже сидел за столом, поглощен рассматриванием кончика своей вилки.

— Хорошо поспали? — спросила Синди.

— Отлично, — отозвался Бьюкенен. Он сел за стол только после того, как села Синди, подождал, пока она окунет ложку в суп, и приступил к еде. — Вкуснятина.

— Попробуйте сырой цветной капусты, — сказала Синди. — Говорят, она способствует очистке всего организма.

— Да, уж мой-то организм неплохо было бы почистить, — пошутил Бьюкенен, внутренне недоумевая, почему Дойл не говорит ни слова и не притрагивается к еде. Его явно что-то тревожит. Бьюкенен решил помочь ему. — Наверно, я и дальше бы спал, если бы не услышал, как звонит телефон.

— О, я боялась, что именно это и произойдет, — смущенно заметила Синди.

— Да, — заговорил наконец Дойл. — Ты ведь знаешь, что телефон в конторе устроен так, что если кто-то звонит, а нас нет, то вызов переключается сюда?

Бьюкенен кивнул, словно эта информация была для него чем-то само собой разумеющимся, поддерживая в присутствии Синди легенду о том, будто последние три месяца он работает у ее мужа.

— Ну так вот, кто-то звонил в офис и хотел говорить с тобой, — продолжал Дойл. — Мужчина. Я ответил ему, что тебя какое-то время не будет. Он сказал, что перезвонит.

Бьюкенен постарался скрыть тревогу.

— Вероятно, кто-то из тех, кого я обслуживал. Может, хотел что-нибудь спросить о приборе, который ему установили. Он не назвался?

Дойл мрачно покачал головой.

— Значит, дело не слишком важное. — Бьюкенен постарался, чтобы это прозвучало непринужденно.

— Я тоже так подумал. Кстати, после ленча мне нужно будет съездить в контору. Надо кое-что проверить. Если ты чувствуешь себя нормально, может, составишь мне компанию?

— Джек, он же должен отдыхать, а не работать, — вмешалась Синди.

Бьюкенен прожевал и проглотил кусок.

— Не надо беспокоиться. Правда. Я поспал и чувствую себя намного лучше. Я съезжу с тобой.

— Прекрасно. — Дойл начал наконец есть, потом остановился и, нахмурившись, посмотрел на Синди. — С тобой все будет нормально, пока мы обернемся?

— А что может со мной случиться? — Синди через силу улыбнулась.

— Отличный суп, — похвалил Дойл.

— Я рада, что тебе нравится. — Улыбка Синди стала еще более вымученной.

— Что-то не так, — констатировал Бьюкенен.

Дойл не ответил, делая вид, что внимательно следит за движением.

Бьюкенен решил форсировать события.

— Ваша жена так благожелательна, что создается впечатление, будто она над этим работает. И очень старательно. Она не задает вопросов, но улавливает скрытый смысл слов и событий — как в случае с этим телефонным звонком, например. Если ее улыбка станет хоть чуточку старательней, то у нее лицо треснет. Она ни на минуту не поверила, что мы с вами друзья. Да, она старается делать вид, что все в порядке, но истина состоит в том, что ей от меня не по себе, и во время ленча она уже просто не могла этого скрывать. Если ее нервозность усилится, то мне, наверно, придется уйти.

Дойл продолжал смотреть вперед. Машина то в дело проскакивала по мостам, переброшенным через каналы, вдоль которых, возле пальм и дорогих домов, стояли на приколе прогулочные катера. Солнце светило нещадно. Дойл надел темные очки, но его явно беспокоил не столько солнечный свет, сколько предмет разговора.

Тогда Бьюкенен оставил Дойла в покое, перестал на него давить, предоставил ему реагировать на ситуацию естественным для него путем. Но и после этого Дойл так долго молчал, что Бьюкенен начал думать, собирается ли тот вообще отвечать, если не подтолкнуть его снова.

Но этого делать не пришлось.

— Проблема не в вас, — произнес Дойл сухо. — Как бы я хотел, чтобы все было так просто. Синди рада принимать вас в нашем доме как гостя. Это действительно так. Она хочет, чтобы вы пожили у нас, сколько потребуется. Когда дело касается оказываемых мной услуг, ее нервы бывают невероятно крепкими. Помню, как однажды… Я служил тогда в Коронадо, в Калифорнии… Мы с Синди жили вне базы. Утром я с ней попрощался, уехал на службу, и вдруг моей группе объявили состояние боевой готовности. Никаких контактов с внешним миром. Естественно, я не мог сообщить ей, что вылетаю на задание. Могу представить себе, что она чувствовала, когда я не вернулся домой в тот вечер. Растерянность. Тревога. Никакой моральной подготовки к тому, что утром мы, возможно, виделись с ней в последний раз. — Голос Дойла стал жестче. Он мельком взглянул на Бьюкенена. — Меня не было шесть месяцев. — Бьюкенен заметил, что Дойл не сказал, куда его посылали, а сам Бьюкенен никогда бы этого не спросил. И Дойл продолжал:

— Как потом оказалось, какой-то репортер пронюхал, что я из тех самых «тюленей» и что Синди — моя жена. Он явился к нам на квартиру и стал добиваться, чтобы Синди сказала ему, куда меня послали. Ну, в тот момент Синди еще даже не знала, что я уехал, а тем более куда — конечно, что касается «куда», то она бы этого в любом случае не узнала. Но женщина послабее Синди была бы просто застигнута врасплох появлением репортера, который обрушивает на нее лавину вопросов и объявляет ей, что меня послали на задание. Естественным для нее в этой ситуации было бы страшно удивиться, признать, что я действительно «тюлень», и спросить у него, очень ли опасна моя миссия. Но с Синди такое не проходит. Она сделала большие глаза, заявив, что понятия не имеет, о чем тот толкует. Приходили и другие репортеры, и все упирались в ту же самую стенку. Их ждал всегда один и тот же ответ: «Я не понимаю, о чем вы говорите». Поразительно. Она ни разу не позвонила на базу, чтобы узнать, где я и что со мной. Она вела себя так, будто все идет нормально, с понедельника по пятницу ходила в свой офис — она работала секретарем по приему посетителей в одной страховой компании, — а когда я наконец вернулся, она крепко поцеловала меня и сказала, что соскучилась. Не спросила: «Где ты был?», а просто сказала, что соскучилась по мне. Я уходил на множество заданий и никогда ни на секунду не сомневался, что она оставалась верна мне.