– Управился с неотложными утренними делами по хозяйству и прямо к нему в Охотничий павильон спешу. Дело не терпит отлагательств. Это по поводу того кинжала, что мы вытащили из тела стряпчего. Но, на мой взгляд, это никакой не кинжал!

– А что же? – спросила Клер.

– Долго объяснять, я вам с графом наглядно все покажу. Идемте скорей. – Он предложил ей руку, и они быстро пошли по аллее.

Комаровского там не было: ни под той липой, ни в конце аллеи, ни у статуи. Однако в столь ранний час у пруда наблюдалось некое непонятное движение – по противоположному берегу сначала проскакали от павильона два фельдъегеря, затем два конных жандарма с унтер-офицером. Потом Клер и Гамбс увидели спешащего деревенского старосту.

«Вот все само собой и решилось, – думала Клер, шагая. – Старик-управляющий сыграл роль судьбы».

– Видите ли, мадемуазель, граф – человек решительный, сильного характера, – начал немец-управляющий издалека и очень деликатно. – Он не отступается от задуманного, тем более если его что-то чрезвычайно волнует или влечет. Насчет его семьи скажу вам одно – все годы, что я провел подле него, у него было мало времени на семью. Его супруга жила в Петербурге и в их орловском имении, занималась делами, хозяйством, детьми. А граф неотлучно находился при особе государя Александра, сопровождал его во всех поездках, путешествиях за границу в качестве генерал-адъютанта, был крайне занят. Он навещал свою семью наездами и нечасто, скажем так… На романы на стороне у него тоже времени не было. Но вы понимаете, что он всегда был в центре пристального женского внимания – блестящий царский адъютант, для которого нет невозможного, и при этом хорошо образован, говорит на европейских языках, сам пишет свои исторические «Записки», дерется на дуэли по каждому поводу, владеет всеми видами оружия, как холодного, так и огнестрельного… Достаточно на него посмотреть – он уже шагнул за пятый десяток, но внешне ему никто не даст больше сорока пяти лет. Его физические данные поражают. Он ведь в молодости едва не стал фаворитом государыни Екатерины, потеснив самого графа Зубова.

– Да неужели? – Клер усмехнулась: старик-управляющий словно уговаривает ее, как ребенка, нахваливая своего друга.

– Он привез государыне заказанные ею ювелирные украшения из Парижа в качестве дипкурьера, и она, узнав, что девятнадцатилетний офицер-курьер возвращался через Германию и проезжал Рейн, хотела лично узнать у него последние европейские новости. Он ждал в зале выхода государыни вместе с прочими представленными ко двору. Когда государыня появилась и очередь дошла до Комаровского, она обратила на него внимание – высокий красавец в мундире Измайловского полка. Государыня, как обычно, протянула ему руку для поцелуя. Можно было просто поклониться ей при этом, этикет позволял, однако Комаровский опустился перед ней на одно колено и удерживал ее руку, целуя столь долго, что у пожилой государыни сначала покраснело лицо, затем шея, потом уж и все декольте. Она пыталась мягко высвободиться из его хватки, но он не отпускал ее руку, целуя пальцы, а затем перевернул и поцеловал в ладонь. И это на глазах всего двора! Вы представляете, какой пассаж! Результатом стало приглашение на придворный обед, где он живо и с юмором рассказал государыне все европейские новости. После обеда она позвала его играть в карты к своему столику. Придворные заключали пари, когда фавориту Зубову укажут на дверь, сменив его на молодого и столь дерзкого лейб-гвардейца-измайловца, взявшего императрицу на абордаж. Платон Зубов закатил государыне скандал в спальне и приложил немалые усилия, чтобы на следующее же утро услать Комаровского назад в Париж, а потом и в Лондон с выдуманным поручением. Говорят, ему велели отвезти старые газеты русскому послу в Лондоне. Но Екатерина о нем не забывала… Так что женщин он завоевывает так, как другим мужчинам этого не дано. Но я вижу, сейчас он сам в крайне уязвимом положении. – Гамбс многозначительно помолчал. – Видите ли, в молодости граф вообразил для себя некий женский недосягаемый идеал. Он описал его в своем романе «Невинность в опасности» – да, да, он сам мне как-то признался за бокалом вина, что сочинил любовный роман по мотивам французского произведения. Потому что душа его страстно жаждала женский образ, который он в жизни не видел и не надеялся даже встретить. Он выдумал его и описал в книге. И вот спустя много лет его книжный образ, его идеал возник перед ним в реальности… Это всегда почти шок, как говорите вы, англичане. Душевное потрясение. В его возрасте стрела Амура, поразившая сердце… назовем это так… учитывая особенности его натуры, смертельна. Стрела Амура пропитана уже не медом, но ядом страсти, ее горькой и сладкой отравой. И лекарства в его возрасте от такой смертельной раны нет. Или оно все же есть, однако… Сам он, по крайней мере даже с его железной волей ни излечить себя, ни спасти уже не способен. Тут нужны двое, мадемуазель.

Подойдя к павильону, они услышали… звуки гармонии! Инструмент этот Клер встречала лишь в Австрии, но и там он был в новинку, а до России гармонии вроде как еще и не добрались. Однако…

Когда мы были на войне, когда мы были на войне! Там каждый думал о своей любимой или о жене![19]

На гармонии играл денщик Вольдемар, растянув мехи – он горланил песню, сидя верхом на своей пузатой гнедой кляче, которая истово пила из пруда. Евграфа Комаровского они увидели на ступеньках павильона – на солнцепеке в той же расхристанной рубашке, что и ночью. Казалось, он и спать не ложился. Рядом с ним бутылка вина.

И я, конечно, думать мог, когда на трубочку глядел на голубой ее дымок – как ты когда-то мне лгала, что сердце девичье свое давно другому отдала!

– О, майн готт, – прошептал свое любимое Гамбс. – Граф гуляет! Это у русских, мадемуазель, называется «гулять». И, как я заметил, гуляют они не с радости, а с горя и от великой печали. С песнями бражничают.

Я только верной пули жду, чтобы утолить печаль свою и чтоб пресечь нашу вражду!

Вольдемар взял верхнюю ноту: ааааааааааа! А Комаровский подпел ему хриплым баритоном и…

Увидел Клер.

Поднялся – и точно как медведь из своей берлоги.

– Вы?

– Евграф Федоттчч. – Клер как в омут шагнула, прижимая к груди ридикюль с лорнетом и пистолетом. – Я всю ночь не спала! Вчера я наговорила вам таких вещей, что… Я сожалею. Я иностранка, я много не знаю о России. Наверное, до конца не понимаю, насколько сложна русская