– Это тебе за флейту, падло, – хрипло процедил Сыч, прежде чем вытащить пальцы из глазниц и медленно, очень медленно и тщательно обтереть их о рубашку мертвеца. На это у него ушло не менее минуты. Только убедившись, что все чисто, Аркадий Петрович со вздохом поднялся с корточек, на которых сидел все это время, бросил тяжелый взгляд на мучающегося желудочными спазмами, обеими ладонями закрывшего рот дрожащего толстяка, подошел, похлопал его по затылку, после чего обернулся к Корсаку и спокойно, деловито сказал:

– На дворе ночь. Нас, считай, только трое в теме. Ветер пьян вхламину, пусть спит… Гангрена, бог даст, о себе и гостях позаботится. На худой конец, схоронится до поры. Мой пацан предупредит мужиков, к утру все будут знать. Субботин, пес поганый, постарается не поднимать шухер, но на всякий случай мы с тобой, Славка, должны прямо сейчас от греха подальше свезти всех трех жмуров до болота. Грузовик сможешь вести? Я сам к шоферскому делу ни с какого бока…

– Попробую. Кто такой этот Субботин? – угрюмо кивнув, спросил Корсак.

– Не знаешь… Ну да, ты ведь зеленый еще пока… – махнул рукой Сыч, снова пригладил пальцем усы. Сказал с прищуром, покосившись на икающего Еремея: – Легавый это гатчинский. Он у Ветра с руки ест. Не за х. й собачий. На него у Папы конвертик есть, с фотоснимками. И еще что-то, о чем нам ведать не нужно. Поганые карточки, скажу я тебе. За такие в Чека по головке не погладят. Не посмотрят, что в чине – со службы со свистом выкинут и в лагеря определят. Если не шлепнут сразу, по нынешним лихим временам… Ты вот что, малец, – закуривая папиросу, устало сказал Сыч. – Иди в гараж, за домом. Там грузовик, на котором в сезон уголь для топки возят. Ключи должны быть в замке. Заводи и подгоняй задом к ржавой двери, той, что из подвала, под лестницей. Я тем временем поднесу туда дровишки. – Аркадий Петрович, не глядя, кивнул на привалившийся к стене обезображенный труп Тюри с зияющими пустыми глазницами. – Загрузим его в кузов – и в парк за остальными. Я покажу, куда потом. Километров семь-восемь. Место там тихое. Трясина. До самого конца на машине не заехать, на дороге дерево поваленное. Придется с полкилометра тащить эти оковалки до болота на своем горбу. У тебя рана… Но ты парень крепкий. Одного донесешь… Я сам, боюсь, со всеми не сдюжу – спина проклятая… Думаю, часа за два управимся. А там, глядишь, и с Гангреной утрясется, и Ветер с бодуна очухается. Опохмелится и решит, как дальше быть. Давай, Славка… После сбрызнем от души. Со всей кодлой. За суку удачу, что привела тебя прямиком в кусты эти, супротив беседки… За то, что не струсил, не растерялся. За крещеньице твое в нашей семье. Но это – после. А пока дело доделать надо. Прибрать за собой. Чтобы без шухера и следов. Иди, Слава…

Управлять исправным, хоть и чуть неповоротливым и неуклюжим в езде бортовым грузовиком оказалось не намного сложнее, чем легковым «Фордом» на водительских курсах при университете, которые в прошлом году закончил Слава, став обладателем красных корочек шофера третьего класса. Разве что габариты грузовика с непривычки давили своей шириной да руль вращался с изрядным усилием, когда пришлось маневрировать по заднему двору и петлять, зыркая тусклыми фарами, по дорожкам ночного парка.

Закинув трупы бандитов в кузов, прикрыв их куском брезента и быстро проскочив городские улицы, выехали на раскисшую грунтовку, уходящую вправо от массивной желтой арки у въезда в Гатчину. Минут через десять Сыч выбросил через опущенное стекло на двери окурок и молча ткнул пальцем вперед и вправо. Перевалившись через ухабы, грузовик сполз на узкую, уходящую в лес старую дорогу. Углубившись всего на километр, остановились. Поперек дороги, сузившейся настолько, что машина с противным, свербящим в зубах звуком скребла бортами о пушистые еловые лапы, как и предупреждал Сыч, лежал ствол огромной ели. Не глуша мотор и не выключая фары, молча хлопнули дверьми, ступив на сырую, терпко пахнущую лесной чащобой дорогу. Уже почти совсем рассвело, но здесь, в лесу, по-прежнему было сумрачно, как в склепе. Сыч медленно потянулся, разминая спину, расстегнул брюки, облегчился на заднее колесо грузовика, затем откинул торцевую стенку борта, проворно залез в кузов и ногами спихнул оттуда тела. Неторопливо обыскал, забрав деньги, кольца, часы и сняв с бывших подельников два серебряных креста. Убрал трофеи в карман пиджака, ободряюще похлопал молча наблюдающего за ним Славу по плечу, кряхтя, взвалил на себя грузную тушу Бычи и, сгибаясь под тяжестью в добрый центнер, с трудом перешагнул через поваленное дерево. Из двух оставшихся жмуриков Корсак, не раздумывая, выбрал менее безобразный, хоть и начинающий уже коченеть труп Клеща, закинул его на спину и двинулся следом. Раненое плечо полыхало огнем.

Груз столкнули с высокого покатого берега в заполненный черной болотистой водой овраг. В окружающей со всех сторон тишине плеск ухнувшего в трясину мертвеца показался Славе настоящим раскатом грома. Избавишись от тела, он в изнеможении присел на траву на краю оврага и, скрипя зубами, прижал ладонь к готовому взорваться плечу. Откинулся на спину, закрыл глаза, пытаясь ровным дыханием успокоить бешеный стук сердца. Лежать бы так и лежать… Сыч, тяжело сопя, смерил Корсака понимающим взглядом и в одиночку отправился на вторую ходку – за изувеченным им безглазым трупом Тюри.

Обратно ехали быстро, словно пытаясь оторваться от преследующих их грузовик по пятам от самого леса болотных чертей. Слава не жал на педаль акселератора специально, просто так вышло, что большую часть пути она почему-то до отказа упиралась в пол кабины. Когда снова проскочили арку, сбрасывая скорость, стало понятно, что город уже совсем проснулся. По улицам то и дело сновали люди, на проезжей части попадались автомобили. И только в расположенной в десяти минутах езды от центра Гатчины гостинице Культпросвета и на прилегающей к дому территории было так же тихо и спокойно, как два с половиной часа назад. Шумел в кронах парковых деревьев ветер. Пели птицы, встречая рассвет. Где-то вдали лениво брехала собака.

– Не нравится мне все это, – нахмурился Сыч. – Что-то не так… Слишком тихо.

– А ты что хотел увидеть, Аркадий Петрович, хлеб-соль и праздничный салют из семи залпов? – Корсак, покидая кабину загнанного в гараж грузовика вслед за угрюмо оглядывающимся по сторонам усачом, не поленился и на всякий случай при более подходящем, чем в болотных дебрях, освещении заглянул через борт в кузов. Чисто. Не считая угольной пыли. Все жирные пятна крови от трупов остались на выброшенном в ельнике куске брезента.

– Может, и шалят, – буркнул Сыч. – Сейчас проверим. Гармошку не потерял?

Это слово из лексикона уголовного мира Корсак слышал впервые. Но сразу догадался, что оно означает пистолет, оружие. Отобранный у Клеща револьвер по-прежнему находился за его брючным ремнем.

Ресторан «Подкова» был уже закрыт, как и положено, в семь часов утра. На входе в гостиницу не было ни души. Слава и Сыч поднялись на второй этаж и быстро направились вперед по коридору, к комнатам вора. Поравнявшись с дверью, Аркадий Петрович дернул блестящую медную ручку. Бесполезно. Как и приказал туповатому битюгу Слава, вход оказался забаррикадирован. Уже плюс. Значит, старый хрен в порядке.