– Папа! Открывай, слышь, свои! – грохнул по двери пудовым кулаком Сыч. – Это я, Аркадий! Со мной Слава!

– Сергей Сергеич! – поддержал усатого Корсак, справедливо полагая, что его голос со своеобразной легкой хрипотцой узнает не только ломающийся с тяжелого бодуна вор, но и нокаутированный им давеча за тугодумие амбал-охранник.

Узнали. Из спальни послышались голоса, среди которых явно преобладал один, женский, высокий, с нотками истерики. Впрочем, тут же оборвавшийся. Раздался грохот отодвигаемой в сторону мебели. Наконец двери распахнулись, и на пороге, светя на весь коридор свежим фиолетовым синяком под левым глазом, возник хмурый, настороженный громила с револьвером в руке. Бросив на Славу затравленный, полный затаенной злобы взгляд, послушно отошел в сторону, пропуская долгожданных «спасителей» в комнату…

Знакомая Ярославу шлюха сидела на кровати, поджав ноги под задницу и надув губы. Ее щека горела нездоровым румянцем от только что полученной оплеухи. В глазах застыла рабская покорность побитой хозяином собаки. От истерики не осталось и следа. На очухавшегося же с перепоя Ветра было больно смотреть. Бледный, как застиранное полотно, всклокоченный, трясущийся и весь мокрый от холодного пота сгорбленный старик сидел за столом. Перед ним стоял почти пустой графин с водкой, а еще – красивая серебряная шкатулка размером со спичечный коробок, два крохотных кусочка стекла и тонкая костяная трубочка. Предназначение сего реквизита не вызвало у Славы ни малейших сомнений. Хотя видел он эти предметы, собранные вместе, впервые. Набор марафетчика.

Смерив вошедших больным водянистым взглядом, Ветер лениво махнул рукой – мол, садитесь, я сейчас. Опростав с жадностью стопку водки, вор дрожащей рукой высыпал из коробочки на стол щепотку белого, похожего на сахарную пудру порошка. Нетерпеливыми суетливыми движениями с помощью кусочков стекла ловко превратил бесформенную кучку в тонкую дорожку, сунул в ноздрю один конец костяной трубки, наклонился над столом и другим концом с шумом втянул в себя кокаин. Бросив трубку, зажал нос обеими ладонями, зажмурился, откинулся на спинку кресла и примерно с полминуты сидел так, совершенно неподвижно. Наконец медленно убрал руки от лица, проморгался, вытер набежавшую на глаза слезу и еще раз окинул Сыча и Славу заметно ожившими, повлажневшими и засветившимися дьявольским огнем блеклыми глазами.

– Говори ты. – Сергей Сергеевич, стуча краем графина о стопку, налил себе еще водки, выпил, заел куском заскорузлого соленого огурца и по-барски ткнул указательным пальцем в Корсака. – Только короче, башка трещит.

Слава, мысленно обозвав «ужратым скотом» вызывающего омерзение своим внешним видом старика, вкратце рассказал Ветру о бурных событиях последних трех часов. О прогулке с его племянницей Леной в парке, о случайно подслушанном в кустах разговоре двух бандитов и о начавшемся вследствии открывшегося заговора веселом времяпрепровождении. Оказалось, вопреки заверениям козлобородых университетских преподавателей далеко не всегда дополнительные знания приносят их владельцу одни лишь блага. Случается и наоборот. Впрочем, любая палка имеет два конца. Кто-то делает черную работу, а кто-то, сидя на попе ровно – или валяясь в невменяемом состоянии и неведении – пользуется ее плодами. Об этой стороне вопроса Слава, правда, из скромности предпочел умолчать. Закончив рассказ обнадеживающим известием, что задействованный в перевозке оковалков казенный грузовик возвращен в гараж в целости и сохранности.

Ветер долго молчал. Тупо глядя в одну точку. Слава проследил за направлением его взгляда и уперся в графин с водкой.

– Что с Гангреной? – наконец, шумно засопев, треснувшим голосом спросил вор.

– Пока не знаю, – глядя на покрывшегося нездоровым руменцем старика и качая головой, пробормотал Сыч. – Я Димку туда отправил. Мы на обратном пути к хазе у вокзала не заезжали. Жмуров слепили – и сразу назад, к тебе, для охраны. От этого балеруна сраного, – усатый мельком переглянулся со Славой, презрительно хмыкнул и ткнул пальцем в амбала, – пользы – как от пугала на одесском Привозе.

– Так узнай, блядь!!! – крикнул со всей глотки Ветер, брызгая слюной и изо всех сил припечатав кулаком по задрожавшему столу. Водка и марафет, соединившись в крови старика в адский коктейль, кувалдой ударили в окутанный туманом похмелья воспаленный мозг. – Или мне самому к Гангрене ехать?!! В таком виде?!! Урод!!! Пошел вон, с глаз долой! Во-о-он, я сказал!

Сыч окаменел. Не поверил своим ушам. Ожидал чего угодно – похвалы, благодарности, угрюмого барского кивка, – но не оскорбления. Поиграл желваками, стиснул побелевшие губы в прямую линию. Пригладил кончиком пальца рыжие от табака проволочные усы, встал с жалобно скрипнувшего музейного дивана и с широко расправленными плечами походкой оскорбленного мудрого носорога вышел из спальни.

«Это называется – метать бисер перед свиньями», – с лютой обидой за самого себя и за Сыча подумал Слава, разглядывая некогда сильного духом и телом авторитетного криминального генерала. Задолго до нынешнего утра окончательно и бесповоротно превратившегося в гнилой выжатый лимон. В страдающего манией величия и похмельными психозами хронического алкаша и наркомана. В ходячий труп. Ибо в жестоком уголовном мире с его главным законом – правилом естественного отбора – дегенераты и истерики долго не задерживаются. Даже имея прошлые «заслуги» перед «обществом». Их, как лишний и вредный балласт, как паршивую овцу, просто уничтожают, освобождая дорогу более молодым, хитрым и дальновидным волкам.

«Даже рожей не повел, не кивнул лениво, с деланой благодарностью за то, что шкуру ему спасли!!! – фыркнул Корсак. – Кем он себя возомнил? Господом Богом? Всемогущим и бессмертным? Даже такого тертого вурдалака, как Сыч, и то передернуло. С лица аж спал. Можно наступить на грабли единожды и сделать правильные выводы. А можно идти с закрытыми глазами, заткнутыми ушами и сорваться в пропасть. Я свою первую ошибку уже сделал… Полез в эти проклятые кусты. Нет чтобы пройти мимо. Не услышать. Не узнать. Не убивать, защищая Лену. Не бежать сломя голову в «Подкову» за изменником Тюрей. Не топить в болоте убитых… Кто же тогда знал, что сэнсэй, как пить дать, доведенный до белого каления пьяными бреднями своего «брата», от греха подальше сел на мотоцикл и укатил назад, в Метелицу?.. А если бы и знал, что с того? Как теперь встречаться с Леной? Куда идти без обещанного Ветром паспорта? Без ксивы в кармане я – ноль. Черт!!! Черт!!! Черт!!!

Господи, за какие грехи мне приходится расхлебывать все это дерьмо?! За что ты так суров со мной, Господи? Или… просто нет тебя вовсе? И никогда не было? А все это – хитрая поповская сказка длиной две тысячи лет? Миф? Может, правы разрушающие храмы и жгущие святые образа варвары?.. Нет. Хватит».

Слава все для себя решил. Встал с дивана, поправил ремень, нащупав заткнутый за спину револьвер, и сверху вниз взглянул на развалившегося за столом помятого, опухшего вора. Спросил, по понятным причинам не слишком рассчитывая на искренность:

– Ветер… Скажи. Почему Сомов уехал среди ночи? Что случилось? Иваныч – не кисейная барышня, нервы у него стальные. Но сорвался, не попрощавшись – только пыль столбом…