Первая пуля просвистела рядом с ухом Корсака. Вторая попала ему в левое плечо. Слава споткнулся, упал. За стволом дуба громко и испуганно вскрикнула Лена.

– Отпрыгался, с-сучонок! – шумно дыша, процедил сквозь зубы Клещ. Продолжая держать на мушке медленно приподнимающегося на колени Славу, он вышел из зарослей на чистое место. В уголке его рта торчал потерявший уголек окурок папиросы. – Эй, ты, шалава!.. Не прячься, не прячься. Бежать некуда. Сюда иди. Покажу тебе, как мозги некоторых умников умеют летать! Будешь лапулей, доставишь папе удовольствие, может, и поживешь еще. Пока я этого хочу…

– Лена, стой там! – крикнул Корсак. – Не выходи!

– Все, бля. Ты меня утомил. – Клещ поднял ствол револьвера чуть выше, метя в голову сидящего на траве Корсака. Указательный палец урки надавил на спусковой крючок. Грохнул выстрел. Но за мгновение до того, как пуля покинула ствол, рука Клеща вдруг конвульсивно дернулась, траектория полета пули изменилась, и раскаленный кусочек металла зарылся в сырую землю в трех шагах позади Славы.

Разжав ослабевшие пальцы и выронив револьвер, покачнувшийся, словно от удара, Клещ схватился обеими руками за горло, из которого торчало наружу что-то маленькое, круглое и тускло блестящее, и, хрипя и булькая фонтаном брызнувшей из рассеченного кадыка кровью, медленно повалился, сначала на колени, а затем на бок. Его поджатые к груди ноги еще некоторое время дрожали, но вскоре вытянулись и затихли. Кровь по-прежнему слабыми толчками вытекала на траву из рассеченной «звездочкой» трахеи.

Корсак медленно поднялся на ноги, прижимая ладонь к ране в левом плече. Судя по самочувствию, пуля прошла вскользь, не задев кость. Значит, ничего страшного. Главное – они живы. Он подошел к могучему дереву, за которым пряталась Лена, и здоровой рукой крепко обнял со слезами упавшую ему на грудь девушку. Отстранился, погладил Лену по мягким, еще до сих пор влажным после купания в озере волосам и, прижавшись губами к самому уху, прошептал:

– Все кончено, малыш. Не бойся. Теперь мы в безопасности.

– Ты… убил их? – всхлипывая, спросила Лена. – Они… мертвые?

– Мне пришлось это сделать. Иначе они убили бы нас. Я случайно услышал их разговор в беседке. Поэтому так долго не выходил… Они собирались сегодня ночью убить Ветра, его охранника и еще одного человека… А до кучи – Леонида Ивановича и меня. Отвезти наши трупы в болото и утопить.

– Зачем?!

– Чтобы все подумали, будто старик скрылся. Тогда бы этот, с револьвером, по кличке Клещ, взял бы власть в свои руки. Теперь этого не случится. Пойдем. Мы должны как можно быстрее рассказать твоему дяде о том, что произошло. Чтобы третий подельник не успел сбежать.

– Слава?

– Что?

– Чем ты его убил? У тебя же ничего с собой не было…

– Это сюрикен. Древнее оружие ниндзя. Металлическая звезда с острыми краями.

– Откуда она у тебя?!

– Сделал из старой циркулярной пилы. Года три назад. И взял с собой, на всякий случай, когда отправлялись в гости к Ветру. С обратной стороны брючного ремня специальный кожаный кармашек.

– Я люблю тебя!!! – Лена уткнулась лицом в грудь Корсака и разрыдалась сильнее прежнего. – Я люблю тебя, Славочка, милый!

– Не надо плакать, – сглотнув поднявшийся к горлу ком, после короткого молчания прошептал Корсак. – Все самое страшное уже позади. Идем, малыш.

– Ты же ранен, господи! Больно, да?! Тебе нужен врач!

– Царапина. До свадьбы заживет. – Слава нашел в себе силы улыбнуться. – Надеюсь, ты не собираешься выскочить замуж раньше?

Обняв Лену за плечи, он повел плачущую девушку в сторону дома. Туда, где сэнсэй и вор, даже не подозревающие, что минуту назад благодаря Славе они фактически родились заново, должны были в это время пить водку и беседовать «за жизнь». Нет, с выжившим из ума шестидесятитрехлетним наркоманом нельзя иметь никаких дел. Иваныч прав: если не случится чуда, дни Ветра сочтены. Не сейчас, так через неделю, через месяц урки его обязательно убьют. Слишком многим старик мозолит глаза. То, что отступивший от закона вор в алкогольно-наркотическом бреду с легкостью «засветил» перед волками-подельниками бережно хранимое от посторонних прошлое и настоящее Иваныча, ни хрена не помня о своем словоблудии, очень плохой знак… Но только расклад таков, что лишь старый вор может справить настоящие документы. Значит, придется ждать пару дней, пока продажный гатчинский мент нарисует паспорт с чужой фамилией и – валить из усадьбы к чертовой матери. СССР – страна большая. Как-никак – одна шестая часть суши. А если внаглую… Теоретически можно вообще не уезжать из Ленинграда. Как гласит древняя китайская поговорка, записанная мудрецом Конфуцием: «Самое темное место – под фонарем». Ладно, насчет будущего пристанища и рода занятий еще стоит подумать на досуге.

Но как поступить с Леной? Взять – и забыть? Вычеркнуть из памяти? Словно не было ничего. Наваждение. Сон наяву. Мираж. Оазис. Всего два часа назад появившись в его исковерканной жизни, эта девчушка в мгновение ока заняла в его измученном переживаниями о маме сердце все пустующее там место. Ее нежная, слегка неумелая любовная ласка, взгляд ее чистых, как у ангела, голубых глаз, ее бархатный голосок и ее обезоруживающая, капельку смущенная улыбка – все это вдруг стало для Славы чем-то вроде крохотного островка счастья в окружившем его со всех сторон, кишащем пираньями бушующем океане. Островка, где хотелось спрятаться, укрыться, задержаться хоть на минуту, несмотря ни на что. А еще лучше – взять с собой, в следующую жизнь. Которая уже фактически началась…

Корсак повернулся, поцеловал идущую рядом с ним Лену в соленую от слез горячую щеку и вдруг со всей очевидностью понял, что это – его первая настоящая любовь.

Когда стоящий у входа в гостиницу бугай, решительно и с ухмылкой заступив Славе дорогу, начал вдруг проявлять явные признаки врожденного дебилизма, раз за разом повторяя, что «папа отдыхает, приказал до утра не беспокоить», Корсак решил не тратить драгоценное время на объяснения. Ударил его дважды здоровой рукой так, чтобы не сильно покалечить, но с гарантией решить проблему, перешагнул через распростертое на коврике у лестницы мычащее тело и, приказав девушке сидеть взаперти у себя в комнате и ждать его, поднялся на второй этаж…

Нельзя сказать, что, случайно став свидетелем разговора двух бандитов и тем самым помимо воли оказавшись втянутым в кровавые разборки, Корсак сразу же проникся к старому вору-наркоману чувством глубокой симпатии и, как пионер-герой, решился бесстрашно вступить в схватку на стороне верной «хорошему» Папе части расколовшейся на два лагеря банды. Отнюдь. Просто Леониду Иванычу на тот момент угрожала реальная опасность вот-вот оказаться застреленным вместе с Ветром, на судьбу которого Славе было искренне наплевать с Александрийского столпа. Вторая же причина плавно вытекала из первой: кроме жизни сэнсэя, появился реальный шанс попутно спасти от смерти еще несколько человек. Даже если все приговоренные к закланию «жертвы» – негодяи, каких мало, по замашкам и гнилой душевной сути ни на йоту не отличающиеся от своих потенциальных убийц. И все же… и все же… Ситуация просто не оставила Корсаку иного выбора, как, не раздумывая, вступить в драку на стороне Ветра, преследуя при этом лишь свои конкретные цели – спасти Сомова, Лену, уцелеть самому и не упустить единственный реальный шанс вскоре обзавестись новыми документами.