— А у вас есть душа? — невинно хлопая ресницами, поинтересовалась я.

— Самое святое для меня — это дети. А ты ещё зелёная. Сколько тебе, говоришь? Восемнадцать? Когда станешь матерью — поймешь, хотя… — недоговорил он и осёкся.

Я сидела, завёрнутая по грудь в полотенце, в профиль к старикашке. Он провёл ладонью по моей левой лопатке.

— Откуда эти шрамы? — спросил он.

— Наткнулась в лесу на медведицу с медвежатами. У меня на руке ещё есть: вот… — с гордостью показала ему я.

— Поразительно! — поднял брови Игорь Евгеньевич.

— Парня, который был со мной, задрали насмерть, съели кишки. — с удовольствием сочинила я.

Старикашка ещё долго сидел и с интересом слушал мои выдумки, а я потихоньку собирала информацию о нём. Позволить себе пасть ещё ниже я не могла. Домой я возвращалась на такси с десятью пятитысячными купюрами в кармане и ноющей болью в животе.

Максимка проснулся от ворочающегося в замке ключа, вышел встретить меня.

— Ты почему не спишь?

Он пожал плечами и молча вернулся в постель. Ему хотелось внимания. Возможно, он с нетерпением ждал моего возвращения, волновался за меня. А я ежедневно рассеивала себя на миллион мелочей.

Я зашла в комнату Дилана, проверила, всё ли в порядке, провела необходимые процедуры и легла спать рядом с сыном. И спалось мне, впервые за долгое время, сладко, несмотря на боль внизу живота. Всё-таки это были не такие уж лёгкие деньги.

Утро воскресенья я посвятила уборке и готовке, а после мы с Максимкой тепло оделись и пошли гулять по магазинам. Скоро моему сыну должно было исполниться 4 года, в честь этого события я разрешила ему выбрать любой подарок. Он выбрал себе велосипед и большой конструктор и остался очень доволен; также я купила ему кое-что из одежды, на себя тратиться не стала.

Почти весь день мы отдыхали, и только к вечеру я села за учёбу. Максим, наигравшись обновками, всё время дёргал меня, но всё же на душе у меня стало легче. Гаже, но легче.

После Нового года, как раз перед днём рождения внука, приехала мама, без Светы. Света тоже хотела, но у неё не получилось. Мама, как электровеник, принялась наводить порядок в квартире, ей хотелось пусть немного, но всё же помочь мне.

Разумеется, родные не знали о моей работе, а моя работа ничего не знала о моих родных, и данный расклад меня вполне устраивал. Да, приходилось врать там и здесь, но враньё стало моей второй сущностью, точнее, второй сущностью Маски.

За то время, что мы не виделись, мама постарела. До меня только теперь начало доходить, что она не всегда будет подтянутой, как девчонка, молодой и улыбчивой. Теперь она выглядела уставшей от жизни женщиной с грузом проблем на плечах. А самой большой её проблемой, как и прежде, оставалась я.

Ночью, пока все спали, я даже позволила себе немного всплакнуть, до того сильно жалела о глупостях прошлых лет. Но маме об этом знать было ни к чему: пусть она будет уверена, что у меня всё под контролем, я же сильная, справлюсь. У меня нет права жаловаться на жизнь, нет права расстраивать маму ещё больше. А значит, улыбаемся и ловим каждый момент, проведённый вместе.

Мама гостила три дня, мы успели о многом поговорить, прогуляться по Москве, однако я избегала тем о моём заработке. Врать ой как не хотелось…

Мама не могла нарадоваться, что, наконец, увидела нас, сказала, что Максимка сильно вырос, изменился. Он сначала стеснялся бабушку, осторожничал, а когда привык, не отходил от неё, всё время лез обниматься.

Мы втроём спали на одном диване, и нам не было тесно, приезд мамы стал для меня глотком свежего воздуха в этом испорченном людьми городе.

Однажды вечером мы разговорились о родителях Дилана: оказалось, что они не один месяц терроризировали маму, желая узнать, куда мы уехали. Дальше она сказала, что охотники, наконец, покинули Верхний Волчок и даже пытались взорвать проход, но безрезультатно.

Мы вспомнили также бесследно исчезнувшего неблагодарного Захара, который очень плохо поступил со Светой. К счастью, она давно перестала вспоминать о нём, успокоилась, смирилась, что ей нет пары в этом мире.

«Кто знает, может, ей ещё повезёт? — задумалась я. — Мне вот однажды повезло… или даже не однажды… Интересно, у всех ли человековолков семейные узы настолько сильны? Например, что касается брата и сестры Дилана, трудно даже предположить, что у них с супругами имеется вообще какая-то близость. Или взять Седого: любит ли он свою жену?»

— Как думаешь, Седой выгородил меня только из-за сына? — спросила я.

— Не знаю, дочь. Может, у него было особое отношение к своей матери, она всегда была для него главным человеком, ты же помнишь.

— Да. Её все уважали, и она тоже внесла свою лепту в войне с охотниками.

— По правде сказать, она была та ещё ведьма, я всегда побаивалась её.

— Почему?

— Она то и дело норовила опоить своими травками. Кто знает, что это были за травки.

Мы сидели и пили чай, и вдруг ком встал у меня в горле. Я прокашлялась и уставилась на маму:

— Мама…

— Ты чего, дочь?

— Я поняла! Я знаю, как вернуть Дилана к жизни! Я столько времени не могла додуматься до такой простой вещи!

Мама нахмурила брови, но промолчала, ожидая продолжения.

— Весной я, во что бы то ни стало, должна попасть в Верхний Волчок. Мама, пожалуйста, помоги мне?

— Но…

— Умоляю…

— Ты хотя бы скажи, что ты задумала?

— Живица. Какая же я дура, мама, я давным-давно могла догадаться! Ведь мне же говорили…

— Я, конечно, помогу тебе, но…

— Спасибо, больше ничего мне не нужно знать! Боже мой… Боже мой… Боже мой… — схватилась за голову я.

В мыслях у меня посветлело, снова появилась вера в выздоровление Дилана. От мамы будто веяло природой и Верхним Волчком, и я затосковала по родным краям.

Мы отпраздновали День рождения Максима, на следующий день мама уехала обратно, мы ходили провожать её на поезд.

После каникул учёба снова свалилась на меня, а чтобы на что-то жить, я разбавляла свои умствования проституцией. Надо сказать, мой старикашка-господин не скупился на подарки, преподносил мне дорогое сексуальное нижнее бельё, пеньюары, украшения и пр. Я могла бы стать хорошей актрисой: настолько правдоподобными были моё лёгкое поведение, улыбки и сексуальное возбуждение. При старикашке я была капризна и остра на язычок (в меру остра, чтобы он не заподозрил за мной сколько-нибудь высокого интеллекта).

С февраля я снова устроилась танцовщицей в тот же стриптиз-клуб. Работой я была обязана Игорю Евгеньевичу, выклянчила у него, сказала, что моё тело погибает без танцев на публику. После того как я согласилась на секс за деньги, стриптиз перестал казаться мне постыдным ремеслом. Некоторые вещи познаются в сравнении.