Теперь если Войшелк не захочет упустить столь выгодное преимущество, он должен немедленно атаковать, иначе зайдет солнце, и в наступившей темноте руссы отойдут и выберут другое более удобное место для битвы.

Это поле я выбрал по карте, но в реальности оно оказалось даже «хуже», чем я представлял. Оттуда с вершины холма наши построения смотрятся настолько убого и безнадежно, что у Войшелка не должно возникнуть ни тени сомнений.

Все эта рискованная затея, потому как у меня с противником силы примерно равны по численности, но у литвы более чем двухкратное преимущество в коннице. Они более мобильны, и даже выйдя к Звенигороду, я не гарантировал того, что Войшелк не сможет уйти от прямого столкновения. Пространство огромно, а в памяти у него еще свежи воспоминания о разгроме пять лет назад, и более чем вероятно, что в условиях паритета сил, он не захотел бы терять своих воинов под губительным русским огнем. Тем более, что они уже награбились, и в мыслях у большинства его воинов только одно — довести бы добытое до дому.

Войшелк — опытный полководец, хоть и молодой. У него за плечами десятки сражений, но он юн и горяч, и на это я делаю основную ставку. Возможность утереть нос своим старшим дядьям, что потерпели поражение под Полоцком, вот что должен увидеть сейчас Войшелк с вершины холма.

До гребня возвышенности от меня ровно одна тысяча сто пятьдесят семь шагов, и я вижу, как вытянутая с севера на юг вершина заполняется крохотными всадниками. В центре полощется знамя, значит, там князь со своими телохранителями.

Рядом со мной также верхами стоят все мои полковники. Они тоже смотрят наверх, и в гнетущей тишине мы все наблюдаем, как грозно набухает грозовая туча литовского войска.

Иван Заноза не выдерживает первым.

— Может нам с Козимой счас вдарить, пока они еще не выстроились всей силой⁈

Собираюсь уже раздраженно бросить полковнику пару ласковых, дабы не лез с дурацкими советами под горячую руку, но тут молодой мерин подо мной, сделав шаг вперед, потянулся к веткам кустарника.

— Не балуй! — Грозно рычу на коня и нервно натягиваю узду — вот только возни с лошадью мне сейчас и не хватало.

К счастью, Прохор, как всегда, начеку. Слетев с седла, он подхватывает моего коняку под уздцы и разом пресекает все попытки лошадиного своеволия.

Эта секундная заметня' успокаивает меня, и отпустив поводья, я хмуро поворачиваюсь к обоим кавалерийским полковникам.

— Я вам вдарю…! От плана чтоб ни на шаг! — Обвожу уже всех суровым взглядом и особо останавливаюсь на Соболе. — И не дай бог, кто ослушается! Прикажу повесить на первой же сосне, несмотря на прежние заслуги!

Мой жесткий тон возымел действие, и открывать рот больше никто не рискует. Я смотрю на вершину холма и прям ощущаю, как глядит на меня литовский князь. Что он думает в этот момент⁈ Ломает голову над тем, почему русские так подставились, или радуется оплошности противника⁈ Я этого знать не могу, но вижу, как потянулись к центру всадники, значит Войшелк собирает командиров, значит какие-то сомнения его все-таки терзают.

«Что может его успокоить и рассеять опасения о возможной западне? — Мысленно спрашиваю самого себя, и в голове повторяется недавний вопрос полковника: может нам сейчас вдарить? Это наводит меня на парадоксальную идею — А что⁈ Еще один ляп подтвердит, что прежняя глупость — это не подстава. Безнадежная атака уверит литвина, что это не западня! К тому же, что им останется, не отдавать же русским высоту».

Не спешу, и скоро черная полоса всадников на вершине уплотнилась, как черная туча, по которой видно что вот-вот польет. Лишь тогда оборачиваюсь к Занозе и Козиме Гороху.

— А вот теперь пора! Давайте, полковники, с богом!

Оба полковника с места пустили коней в галоп и понеслись к переднему ряду всадников, а я глянул на Петра Рябого и Соболя.

— Ну, и вы давайте к своим! И чтоб все по команде!

Я так озабочен строгим выполнением плана, потому как в такой крайне невыгодной позиции любая неточность может привести к катастрофе. Сегодня перед боем я уже в третий раз провел еще одно совещание с командирами, а всю длину склона размерили вешками через каждые пятьдесят шагов. Ведь тот маневр, что я задумал, мы еще ни разу не выполняли в боевых условиях.

Протяжно завыл рог, вздрогнула земля — это первая линия конных стрелков пошла в атаку, за ней вторая, третья и четвертая. Сначала рысью, но уже к первой сотне шагов, переходя в галоп, конница смешивает порядки и перестраивается в лаву. По краям ведущей шеренги под реющими знаменами скачут оба полковника, ведя за собой остальных.

Секунда, вторая… Затаив дыхание, смотрю на литовскую линию и сжимаю в нервном ожидании кулаки — решатся или нет⁈ И вот с вершины доносится ответный сигнал к атаке.

«Ну, слава богу! — Облегченно выдыхаю. — Пошла заваруха!»

С гребня холма, словно сорвавшаяся лавина, потекла вниз масса литовской конницы. Набирая ход, она заполнила собой всю ширину склона. Моих стрелков в три раза меньше, и чем ближе сходятся две лавы, тем заметнее это становится, потому как идущие вверх всадники все больше и больше растягиваются по фронту.

Мой взгляд напряженно следит за тем, как неудержимо идет сближение. До столкновения пятьсот шагов, триста, двести пятьдесят…

Мысленно командую: «Пора!» И словно услышав меня, оба полковника разом одерживают коней. Вслед за ними разворачиваются знамена, и вот уже вся тысяча конных стрелков, словно ужаснувшись неизбежного столкновения, трусливо удирает вниз по склону. Воодушевленные литовцы еще прибавили хода, и расстояние между порядками уже сократилось до сотни шагов.

Киваю сигнальщику, и на мачту взлетает красный вымпел — всем приготовиться!

— Товсь, товсь, товсь! — Зазвучало по линии стрелков.

— К бою! — Взревел полковник Рябой, и вместе с шумом опускаемых пикинерских пик надрывно заскрипели блоки баллист.

Литовская лава с упоением гонит вниз конных стрелков. Заходящее солнце сверкает на броне и слепит атакующих всадников так, что они не сразу понимают, что бегущая линия врага вдруг разорвалась на две части и стремительно уходит к флангам.

До первой шеренги арбалетчиков три сотни шагов! Две сотни!

Конные стрелки выскользнули из-под удара, и вся масса литовской конницы летит на выстроенную пехоту. Атакующую линия открыта, и я ору во всю силу своих легких.

— Огонь!

Взлетает