Она всегда была очень добра с нами, детьми. Как бы мы ни расшалились, ни разу она нас не наказывала. Лишь посмотрит строго, как каждый уже понимал, в чем провинился, и шел к ней просить прощения. Я помню лишь один раз, когда она чуть было не наказала меня.

Уверена, что это было случайно, но тогда я очень испугалась. Да так, что пряталась несколько дней, пока отец не приехал. В тот страшный миг, в тот единственный связанный с ней пугающий миг моей жизни, она была не такой, как всегда. Мне показалось, будто кто-то чужой, незнакомый, надел ее платье, причесался точно так же, как она, и вошел под ее видом в наш дом. В руках у нее была плетка, и мне казалось уже, что эта плетка сейчас обрушится на меня. Но потом она узнала меня. Ее лицо изобразило такой ужас, который был стократ сильнее моего…

Теперь я понимаю, что виной всему была болезнь моей матери, которая, наверное, передалась ей по наследству от далеких предков. Она очень боялась, чтобы я не заболела той же болезнью.

Однажды, когда я уже перестала быть ребенком, кормилица рассказала мне, в ответ на мои расспросы, что когда госпожа хворала, она просила, чтобы детей уводили подальше. Кормилица сказала, что моя мать, бывает, целыми неделями не может побороть очередной приступ. Тогда она не похожа сама на себя, тогда она не узнает людей. Я верила кормилице, но я, пожалуй, всего раз видела мою мать не такой, как всегда. Я соглашалась тогда с тем, что иногда мы, дети, подолгу не виделись с ней. Но на то были, как я думала, более веские причины, чем болезнь.

* * *

Отец редко бывал с нами. Все война, да война… Если бы не эта вечная война, если бы она не истощила его силы, я точно знаю, он не допустил бы того, что произошло. Да и как это все-таки случилось, я не понимаю.

Как могли они заточить ее в темницу в собственном замке, не подумав о том, что на ее долю и без того выпало немало горестей. Шутка ли — похоронить любимого мужа. Когда отец бывал дома, я помню, как нежно они друг к другу относились. Настоящую любовь ничем не скроешь. Настоящее понимание друг друга. И если любви нет — любая мелочь выставляет напоказ уродливое лицо несчастливого брака.

Господь наградил моих мать и отца долгой и счастливой жизнью. Уверена, что нет на свете мужа и жены, которые, как мои родители Элизабет и Ференц, могли бы с чистой совестью сказать, что вся их жизнь в браке прошла как единый чистый миг, когда они впервые взялись за руки, благословленные на долгую жизнь. Бог наградил их всем, о чем могут мечтать двое любящих людей. У них было все, и все это было пронизано любовью. Я не говорю о домах и деньгах, я говорю о доброте, о уважении, о детях.

Не могу точно сказать, сколько детей было у моей мамы и отца. Многие умерли. Отец не показывал вида, что ему тяжело. Думаю, каждый раз, когда они теряли ребенка, он выплескивал свое горе на поле брани. А вот мать после каждой такой смерти месяцами только и делала, что молилась, носила траур и, повинуясь ее печали, все вокруг грустило. Она не любила говорить о тех, кто умер. Она считала, что если Богу угодно забрать у нее младенца, значит ей остается лишь смириться с этим. Однажды она рассказала мне, что я — ее главная надежда и опора. Мать, как мне кажется, не разделяла нас, тех, кому уготована была жизнь, она всех нас любила от всей души, всем нам дарила ласку и любовь, заботилась о нас, как ни одна мать не может заботиться о детях. Но мне она однажды сказала, что меня она любит больше всех. Что отмаливая безвинные души моих умерших братьев и сестер, она всегда молилась и за живых. И первой в этих молитвах была я.

Она говорила мне, когда я была еще совсем ребенком, но уже умела говорить и слушать, она говорила, что хочет, чтобы я была по-настоящему счастлива. Я только недавно поняла, в полной мере ощутила, чего она хотела для меня. И у нее это получилось. Мои сверстницы росли, выходили замуж, жили в браке так, будто они не люди, а скованные цепями рабыни, которыми помыкают все, кто может. Они ничего не решали сами, они шли по жизни только теми дорогами, которые для них предопределили другие. Я же лишена была этого унижения и за это я бесконечно благодарна моей матери. Я знаю, что такое настоящая любовь, и мой муж — это моя настоящая любовь.

Другие жены часто ищут утех с посторонними, потому что выбор мужа и любовь в наше время почти никогда не сходятся. А у меня сошлось. И все — благодаря ей. Когда пришло время искать мне мужа, ее интересовали только мои чувства к этому человеку. Как отвратительно видеть расчетливых родителей, которые продают своих дочерей богатым мужьям. А у меня все было совсем не так. Моя мать понимала, что такое счастье, и дала мне ключи от этого счастья.

* * *

Я знаю, что у моей матери была какая-то тайна. Мне кажется, это была светлая тайна и она посвятила бы меня в нее, когда пришло бы время сделать это. Не сомневаюсь, что она рассказала бы все это именно мне и никому другому. Я думаю, она вела какие-то записи. Однажды я, когда мне было лет десять, играла у нее в комнате с сестрой. Мы расшалились до того, что повытаскивали из кровати маленькие подушки и начали бросать ими друг в дружку. Одна из подушек зацепила картину, которая висела на стене, и из-за картины показался уголок какой-то книги. Книга была тонкой, ее обложка как будто светилась. От нее, я чувствовала, исходило какое-то непонятное мне тепло. Я чувствовала его даже когда стояла поодаль. Тогда я подошла, чтобы рассмотреть неожиданную находку поближе и позвала сестру. Я указывала ей на угол книги, который выпал наружу, а она говорила, что ничего не видит. Потом пришла мать и мы ушли к себе, с тех пор я думаю, что эта книга, которую там держала моя мама, хранит какой-то секрет, который знала она и который может открыться мне.

Однажды она даже заговорила со мной о чем-то непонятном. Это было в день моей свадьбы. Она говорила, что знает о великом будущем, которое ждет наш род. Что знает о непостоянстве времени, о том, что нам с ней, — она имела в виду именно меня и себя, — уготовано большое будущее, о котором никто другой не может даже и мечтать. Тогда она сказала, что придет время, и она все расскажет мне… Время пришло, но не то время, которого я ждала…

* * *

Путь до замка в Чахтице неблизкий, однако, кони у меня резвые, возница хорошо знает дорогу. С ужасом думаю, как увижу ее, бездыханную… Не верю в то, что человек такой силы, такого стремления к жизни, мог так вот просто умереть. Такие чувства, которые она испытывала к нам, детям, такие чувства, которые связывали ее с моим отцом, не могут так вот просто исчезнуть. Да и тайна… Она ведь осталась нераскрытой. А я очень ждала. И теперь жду. Она не могла уйти, не оставив мне этой тайны.

* * *

Когда мы были уже совсем близко к замку, я приказала поворачивать обратно. Мой приказ был исполнен без лишних вопросов. Я — хорошая ученица своей матери. Мои слуги знают, что каждое мое слово — закон и за ослушание их будет ждать неминуемая кара. Я, после того, как вся моя жизнь пронеслась перед глазами, после того, как я увидела мою милую маму в каждом уголке своей жизни, решила, что я не хочу видеть ее тело.

Я не хочу верить в ее смерть. Пусть ее похоронят со всеми возможными почестями. Я уверена в том, что когда ее тело будут предавать земле, ее душа будет рядом со мной. Душа Элизабет откроет мне ту тайну, которую я так и не узнала при ее жизни. И она простит меня за то, что я не провожала ее бренное тело в последний путь. Для меня она всегда будет живой. Я всегда буду любить ее всей душой и молиться за ее бессмертную душу…