же собственных грехов. А потом мои худшие прогнозы во многом оправдались: планету веками мучили бессмысленные войны; под прикрытием новой веры методично уничтожалось все прогрессивное. В результате цивилизация отстала в развитии на сотни лет. Это, мой мальчик, самый впечатляющий пример влияния уровня морали на темпы развития техники…

— Какова же была реакция Совета на нарушение Устава?

— По возвращении всю нашу группу расформировали, а я навсегда потерял право работать в Отделе Непосредственных Контактов.

— Вы корите себя за то, что перекрыли этой цивилизации путь в Содружество?

— Если бы только это! Судьба ее не ясна даже Совету. Дело в том, что обычно действие и Т-метки, и О-метки в течение нескольких сотен лет естественным образом затухает, но на этой несчастной планете выявился поразительный эффект: за два тысячелетия их действие нисколько не ослабло. Несчастный народ — носитель Двойной Метки — постоянно ощущает на себе это действие в любом уголке своей планеты. Ни с одной из известных нам цивилизаций не было ничего подобного. Совет долго занимал выжидательную позицию, и, наконец, на последнем заседании было принято решение, которое может показаться тебе парадоксальным: поскольку неизбежность второго пришествия Спасителя стала одной из незыблемых догм сформировавшейся веры, решено дать им такого Спасителя.

— Сам Совет пошел на нарушение Устава?

— Но речь идет об уникальном эксперименте!

— Так значит, вам возвращено право Контакта?

— Нет. Поэтому, мой мальчик, я и пригласил тебя сегодня для серьезного разговора. Спасителем Совет утвердил тебя.

№ 3

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Михаил Стародуб

Реликтовый продукт

Оригинальные имена уже давно разобраны. И судьбы интересной, похоже, ни одной не осталось. Что касается радостей предстоящей недели, месяца, прочих удовольствий календарного года — это заграбастали ловкачи с монетой. Спекули, торгаши и государственные служащие первого и второго уровней. Без разбора все подмели. На своих распродажах, публичных торгах, аукционах. И втихаря, с переплатой.

Остается ежедневная, законом положенная порция гражданской бодрости, но воротит меня от такого продукта! Конечно, кое у кого давно имеется установочна, перегоняющая гражданскую бодрость в нечто более существенное: кто ж не отключался таким-то способом? Но — суррогат, да и загнуться можно.

А уж о любви и не мечтай даже.

Всякий знает, что этот реликтовый продукт иссяк еще в прошлом столетии. Тратили предки без счета, теперь нам вот, расплачивайся! Живи холодным, как колесо супертрамвая, черствым, как булыжник с обратной стороны Луны.

Топаю я это по проспектам и дальше. Навстречу — гражданка симпатичная мордашкой.

Так, думаю, может, что сохранилось на самом донышке души?

Но пусто в груди, сквозняк. А гражданка прогуливается не одна, рядом выставил себя солидный дядя со значком администратора второго уровня на лацкане пиджака. Врезал я ему, чтобы заслужить повод для знакомства… Да неудачно. Дядя оказался, как положено, крепким. Лицом побледнел от удивления, расстегнул пуговичку на рукаве рубашки и сейчас мне в ответ с правой руки.

Темно в глазыньках, жду продолжения. Но дядя не стал мараться, сгинул. Посмеялись мы с гражданкой над моей бестолковостью.

— Зачем же, — говорит, — так подставляться? Или забыл, недоумок, что государственных служащих через день натаскивают в рукопашных схватках?

— Где уж забыть, — отвечаю. — Рекламные ролики отсматриваем регулярно. А посмеешь забыть, так сейчас тебе и напомнят. Но уж очень красотки в нашем городе заманчивы. Вдохновляют на подвиги.

— Приспичило? — смеется она.

— Вроде того. Так что разрешите пригласить вас, милашка, на объемчик юмора, на пару цветных бабушкиных снов. Хранятся, знаете ли, специально с прошлого столетия для такого случая. То есть для особи, исполненной природой согласно требованиям действующих стандартов.

— Плевать я хотела, — говорит милашка, — на твой нищенский объемчик, бабушку и требования действующих стандартов.

— Впрочем, сегодня душно на улице. Можно взглянуть краем глаза, что там за дерьмовый объемчик хранится у некоторых первых встречных.

Двинулись ко мне домой.

И только вошли, с порога заявляет она эдак, вполне безразлично:

— Кстати, можешь переспать со мной для начала. Посмотрим, что ты собой представляешь.

Раздел я ее. А там — родимая звезда под грудью. Хотел тронуть родинку пальцем, но почему-то не смог. Остановился.

С этого, наверное, все и началось.

— Что ты? Занимайся делом. Охота была голышом разлеживаться перед каждым нечутким! — говорит, не открывая глаз. Таким низким хрипловатым голосом. Который, в свою очередь, еще больше что-то сдвинул у меня под ребрами.

— Погоди, не дергайся, клизма, — прошу ее. — Успеешь свое получить. Что-то, видишь ли, вокруг происходит. Надо бы разобраться.

— Происходит? Вокруг? — оглядывается она. — Интересно… И какое оно то, что происходит? Как мы будем его разбирать?

— Пока не знаю. Никогда со мной этого не было. Давай поговорим, — предлагаю.

— Погово… что?! — удивляется она. — Может, ты псих?

— Да нет вроде. До сих пор все было в порядке. У меня и справка с печатью. Как положено.

— Ну, давай говорить, — решает. — Начинай первый.

И глазеет. А со мной продолжается! В ребрах стучит, поднимается выше. Пробирает всего. Но не мерзостно, а… как будто смотришь стереобоевик и сейчас главному герою могут свернуть шею, да только у прочих руки коротки. И герой это знает. А вместе с ним понимаешь ты. И то, что подступило к самому горлу, впечатляет очень похоже. Только в тысячу раз сильнее…

— Пожалуйста, говори скорее! — вдруг и как-то очень жалостливо просит она. — А то я сейчас оденусь и уйду. Потому что рядом с тобой мне… даже не могу объяснить как. Неудобно мне, вот что!

— До-ро-гу-ша… — выдавливаю из себя я и понимаю, что хотел сказать совсем не то. — Киска! — подбираю нужное слово.

— А точно ли у тебя есть справка с печатью? Предъяви-ка…

— Там, в куртке, — киваю и вижу, как она спрыгнула с кровати, подошла к окну, а солнечный заяц присел у нее на плече.

— Совсем затрепанная куртка, — говорит она. — Но, наверное, теплая?

— Да, — отвечаю. — Старинная. С подкладкой из лебяжьего пуха. Теперь таких курток нет.

— Сколько лебедей надо было прикончить, чтобы набить твою паршивую одежду. Наверное… — вздыхает она, и прижимает куртку к себе, и гладит ее ладонью, — наверное, это были не лебеди, а лебедята. Детеныши.

Да как заплачет!

А сама удивляется:

— В жизни не думала, что заплакать сумею. Вот оно, оказывается, как бывает. Настоящие слезы, гляди-ка.

— Как ты это делаешь? — подхожу я, беру ее голову в руки и пробую живые слезы, а они соленые.

— Теперь с тобой не расплатиться. Сколько ж это может стоить