вокзалах по всему миру, но и создала соответствующие рестораны быстрого питания. Потому что если в XIX веке мир ускорился, то после двух мировых войн Соединенные Штаты придали ему второе ускорение. И если книжные магазины, независимые и сетевые, – при условии, что это различение имеет смысл и частично не опровергается бесчисленным количеством промежуточных стадий – определяют их топографию в XIX веке, то начиная с пятидесятых годов происходят крупные изменения в потреблении времени и пространства под воздействием американской массовой культуры. Торговый центр, изначально подражавший европейской модели (пассажу) и располагавшийся в центре города, постепенно смещается в пригороды. А тематический парк сливается с рестораном быстрого питания: в том же году, когда был создан Диснейленд, открывается первая франшиза «Макдоналдс». Как и гостиницы, они связаны с сетью автодорог в Соединенных Штатах, этим имперским клубком, у которого есть свой двойник в виде воздушных трасс и который в ХХ веке представляет собой эквивалент европейского железнодорожного клубка предыдущего столетия.

Книжному магазину второй половины ХХ столетия будет присуще свойство объединять разные вещи, характерные для торговых центров, где сосуществуют – в тесном или не очень соседстве – книги, детские комнаты, площадки для представлений, рестораны, пластинки, видеокассеты, компакт-диски, DVD, видеоигры и сувениры. На американскую городскую модель, жизненную и потому книжную, в значительной мере ориентируются другие державы, такие как Япония, Индия, Китай или Бразилия, а за ними и остальные страны. И у старых империй не останется иного пути, кроме как приспособиться к этой доминирующей тенденции массового предложения досуга, что обеспечивает беспрепятственную продажу товаров, относящихся к сфере потребления культуры. Так, WHSmith и супермаркеты Coles объединятся для того, чтобы создать Chapters. А компания Fnac, появившаяся в 1954 году как своего рода литературный клуб социалистического толка, начнет продавать телевизоры и будет владеть восемьюдесятью магазинами во Франции и более чем семьюдесятью в других странах. У всех сетей есть нечто общее: в их ассортименте преобладают культурные товары американского производства.

В «Атласе европейского романа. 1800–1900» Франко Моретти отобразил на картах влияние авторов вроде Скотта, Диккенса, Дюма, Гюго, Стендаля или Бальзака и вирусное распространение в Старом Свете таких поджанров, как сентиментальный роман, роман о мореплаваниях, религиозный роман, восточный роман или роман серебряной вилки[82], которые зачастую не выходили за пределы своего региона. Это позволяет понять логику формы романа XIX века, выражавшей две преобладающие модели:

различные формы, различные Европы. Каждый литературный жанр обладает своей географией и даже своей геометрией, но все они – фигуры, не имеющие центра. Обратите внимание на то, насколько странна и совершенно неочевидна география романа. Причем она странна вдвойне. Ведь роман в первую очередь изолирует европейскую литературу от любого иностранного влияния: усиливает и даже изобретает свой особый европейский характер. Но эта глубоко европейская форма затем лишает почти всю Европу всякой творческой свободы: два города, Лондон и Париж, господствуют в ней на протяжении всего столетия, издавая половину всех европейских романов (и эта доля постоянно растет), что отражает безжалостную и непреклонную централизацию культуры. Централизация – известный факт, но центр предстает таким, какой он есть, то есть не данностью, а процессом. <…> Поэтому английские библиотеки и европейские библиографии посылают нам один и тот же сигнал: с появлением романа в Европе рождается общий литературный рынок. И рынок единый, централизованный. И по этой причине неравный. Потому что в решающее столетие, с 1750 по 1850 год, специфический географический вектор централизации приводит к тому, что почти во всей Европе романы – это просто-напросто иностранные книги. Венгерские, итальянские, датские, греческие читатели знакомятся с новой формой, читая английские и французские романы; так английские и французские романы неизбежно превращаются в образцы, достойные подражания.

Если применить аналитический метод Моретти к каталогам Barnes & Noble, Borders, Chapters, Amazon или Fnac, как поступает он с каталогами circulating libraries[83] и cabinets de lecture[84] XIX века, мы увидим, что при наличии соответствующей доли местных изданий в общем потреблении литературы преобладают американские книги или книги, им подражающие. Политика Англии и Франции в XIX веке в сфере художественной литературы была заимствована в Соединенных Штатах: голливудское кино, а позднее телесериалы превратили аудиовизуальные произведения в образец, достойный подражания. Точно так же, как Лондон и Париж породили в свое время известное представление о книготорговле, они навязали определенное пространственное обустройство семейной жизни (с телевизором в центре), просмотра фильмов (в мультиплексах) и чтения книг (путем слияния книжного магазина, сувенирной лавки и кафетерия в стиле Starbucks).

По этой причине крупные американские сетевые магазины отражают тот формат распространения и торговли культурными товарами, который мы называем книготорговой сетью и зачастую характеризуем словом «крупная». Ведь у маленькой сети – полдюжины книжных с одним владельцем и одной маркой – капитал по-прежнему сосредоточен локально, что и отличает независимые магазины от крупных сетей, почти всегда представляющих собой транснациональные конгломераты, где книготорговец перестает быть собой, потому что утрачивает прямую связь с книгой и с клиентом. Книготорговец – это сотрудник, исполнительный директор, заведующий заказами или начальник персонала. Сети книжных, погруженные в эту динамику акционеров и генеральных директоров, запускают череду событий, которые происходят с крупными компаниями. Так Waterstones была создана Тимом Уотерстоуном после того, как его уволили из WHSmith. WHSmith он, в свою очередь, купил в 1999 году и несколькими годами позже продал компании, уже приобретшей главную конкурирующую с ним сеть Dillons, магазины которой превратились в магазины Waterstones. После прихода нового руководства в 2008 году кардиффский филиал Waterstones отменил чтения поэта Патрика Джонса: ассоциация Christian Voices пригрозила магазину бойкотом, поскольку книга поэта была «богохульной и непристойной». Повороты и пируэты поэтому носят не только неолиберальный, но и кафкианский характер.

В начале 2016 года я приехал в Лондон, где у меня появилась возможность взять интервью у Джеймса Донта, генерального директора трехсот магазинов сети Daunt Books и владельца восьми из них. Мы встретились в кафетерии Waterstones на Пикадилли, и меня удивило, когда он первым делом спросил, что я буду пить, затем пошел к стойке, заказал кофе с молоком и с улыбкой принес его мне. Пятидесятидвухлетний Джеймс Донт оказался высоким и элегантным мужчиной, чьи сердечные манеры внушали спокойствие, контрастируя с острым, пронзительным взглядом. В 2011 году его нанял российский миллионер Александр Мамут, незадолго до этого выкупивший у HMV Group сеть, находившуюся на грани банкротства, за шестьдесят семь миллионов евро. То есть я взял интервью у человека, который спас Waterstones.

Когда в