– Твои тесты показывают хорошие способности в математике, – спокойно произнесла милая девушка-психолог. Она мне напоминала саму Розу, большие добрые глаза, только зеленые, длинные русые волосы, собранные в аккуратный хвост. В ее одежде, правда, не было столько нарочитой небрежности, но костюм очень походил на школьную форму дочки: черная юбка и серый свитер.

– Да, учителя тоже говорят, – Роза тяжело вздохнула и положила подбородок на согнутые колени, я отметила, что так сидеть ей не слишком удобно. Я видела ее в пол-оборота, можно было, конечно, сменить локацию или быть «везде и сразу», но я хотела вжиться в роль стороннего наблюдателя. Мне было важно слышать ее и сочувствовать ее проблемам. Это делало меня чуть более живой. Роза вдруг легла на траву, раскинув руки над головой: здесь она была очень свободной. Сеть-психолог осталась сидеть, лишь обернулась, чтобы видеть лицо девочки. На краткую долю секунды я заметила ее взгляд на себе. В тот момент я не обладала виртуальным телом – лишь бестелесный призрак, незаметный для живой души. Но она, как и я, могла видеть здесь больше любого человека, замечать новые переменные и входные данные, любое изменение кода было будто рябь на воде для ее неживых глаз – всегда можно проследить источник. В ее программу не было встроено далекое прогнозирование, но пропустив мои параметры через свою функцию активации44, она не нашла причин прерывать сеанс.

– И что ты думаешь? – психолог обратилась к Розе, смотря ей в глаза и будто забыв обо мне.

– Ну, они говорят, что я могу стать хорошим инженером или архитектором. С программированием у меня не очень, поэтому туда лучше не соваться, зато с воображением и пространственным мышлением проблем нет, – Роза обводила чудесными карими глазами, так похожими на мои собственные, свод неба и вдруг нахмурилась. Я проследила за ее взглядом и улыбнулась: облако, на которое она смотрела, было плохо прорисовано, неестественная цветокоррекция и зернистая графика. Я поймала себя на мысли, что мы похожи даже больше – обе страшные перфекционистки. В следующий раз она поправит в настройках нужные параметры и вновь приведет свой виртмир к идеалу. – Но мне не нравится ни то, ни другое. Я вообще не знаю, что мне нравится.

– Ты можешь выбрать все, что захочешь, – сеть-психолог подмигнула. В этом ее жесте, таком непрофессиональном и бесхитростном, угадывалось то, чего так не хватало самой Розе сейчас: просто быть ребенком. Но Роза становилась взрослой, ее детство заканчивалось; она готовилась к принятию важных решений и не хотела ошибиться.

– Это не совет, – вздохнула девочка и прикрыла глаза.

– Я не даю советов, ты же знаешь. Тебе самой придется сделать выбор.

– Если бы… если бы мама была жива, – сказала Роза так тихо, что мне пришлось перемотать этот секундный эпизод еще раз. Я смотрела на дочь широко открытыми глазами, из которых бесконтрольно лились слезы. Я чувствовала себя живой, как никогда прежде, а Роза говорила, что ее мать умерла… Пауза длилась целую вечность, Роза так и лежала с закрытыми глазами. А сеть-психолог пристально смотрела на меня. В ее неодушевленном взгляде было столько человеческой скорби и сочувствия, что я испугалась. Можно было приписать чувства мне, поскольку я когда-то была живым человеком, но машине? Могла ли сеть-психолог, мертворожденный ребенок человеческой цивилизации, научиться чувствовать? Слезы прекратились, наш визуальный контакт завершился в момент, когда Роза открыла глаза. Но за мгновение до этого сеть-психолог едва заметно кивнула. Кивнула мне и перевела взгляд на Розу. «Что это значит?» – повис в тишине мой немой вопрос.

– Роза, время сеанса подходит к концу, – дочка села, и я снова перестала видеть ее лицо. – Я хочу, чтобы к следующей встрече ты проделала вот такой мысленный эксперимент.

С каждым следующим словом сеть-психолога мой мир делал новый оборот вокруг своей оси, раскручиваясь с немыслимой скоростью. Я понимала, что она хочет, и от осознания меня чуть не выворачивало наизнанку.

– Посмотри в зеркало и представь, как выглядела твоя мама. С воображением у тебя все отлично, поэтому ты справишься. Что бы она тебе сказала, увидев тебя, что бы сделала, – Роза, не дыша, запоминала. Я чувствовала, что она сразу же, как только выйдет из виртмира, попробует это упражнение. – А затем вернись сюда и задай самые важные вопросы себе самой. Иногда мы ищем ответы не там, где нужно. Иногда ответы уже есть в нас самих, только мы о них не догадываемся. А иногда… помогает только бог из машины.

– Хорошо, – ответила Роза, я чувствовала в ее голосе трепет и тихую благодарность за все-таки полученный, хоть и не совсем понятный совет. Едва ли Роза представляла, что ее ждет по возвращении сюда, едва ли она знала, что значит старинное, как мир, выражение, произнесенное сеть-психологом. Она умная и, без сомнения, быстро найдет ответ в Сети, но он не будет обладать в полной мере тем смыслом, который заложила в него сеть-психолог. Интересно, просчитала ли сложнейшая нейросеть психолога все возможные исходы? Ведь неизвестной переменной была не только Роза с ее человеческой импульсивностью, но и я, еще более непредсказуемый, кощунственно обожествленный параметр.

Они распрощались, и наступила темнота. Я уже не воспроизводила в деталях мир Розы, я, уподобившись машине, кем, по сути, и была, просчитывала вероятности. На человеческую интуицию невозможно было положиться. Зато обнадеживающие 74,58%, что Роза примет меня за свой собственный плод воображения, подействовали успокаивающе.

Спустя несколько минут, прошедших в человеческом мире, передо мной возникла знакомая симуляция. Роза сидела возле реки в одиночестве. Тихий плеск воды. Далекий голос вспорхнувшей птицы. Шелест листвы… И мой первый шаг навстречу дочери.

– Здравствуй, Роза.

– Мама?

Я не удержалась от применения своих нечеловеческих способностей: время для нас текло по-разному, я могла полностью остановить его здесь и бесконечно наблюдать взмах крыла бабочки, который мог так и не завершиться. Я могла повернуть его вспять, переживая снова и снова долгожданное обращение от самого родного в мире человека. Я смотрела на Розу из каждой точки пространства, подмечая любое несущественное изменение. Рот приоткрылся, глаза расширились. Пот мгновенно подступил к открытым участкам кожи на шее и руках. Губы медленно сомкнулись, произнося первую «М» в таком незнакомом слове, которое некому было сказать в реальности. С выдохом – «А» и практически беззвучно второй слог – «МА». Ресницы сделали краткий взмах, чтобы не прерываться на моргание, когда она повернется. Тело напряглось, чтобы успеть, чтобы не пропустить. Резкий поворот головы, русые волосы по немыслимой траектории разлетелись назад, я увидела каждую прядь в растрепанном смешном хвостике. Когда непослушные мягкие пряди опустились на плечи и спину, я завершила свой замедленный круговой облет и вернулась в человеческое время. Мы стояли напротив друг друга, не отводя взгляд одинаковых глаз, не дыша, не произнося ни слова. Секунда, такая краткая для Розы и бесконечная для меня, и она крепко обвила меня руками. Я слышала ее быстрое громкое дыхание, сбивчивое, неровное, краткий вдох и слишком резкий выход. Девочка, мгновение назад сильная, стальная, решительная, обмякла в моих руках и горько заплакала, уткнувшись мне в шею. А я… я чувствовала. Чувствовала себя через ее слезы, через ее боль. В один миг огромный необъятный мир, доступный моему сознанию, сжался до одной крошечной точки – чувству, которое горело между нами. Его невозможно было описать привычными для меня переменными и функциями. Это чувство, будто нервный импульс, напрямую передалось от ее синапсов, живых, человеческих, моим машинным искусственным нейронам.