Этот Вэл оказался довольно серьезным молодым человеком, я проверила его биографию: многодетная семья, родной отец умер от инфаркта в две тысячи девяносто четвертом в возрасте семидесяти лет. Отец был преподавателем философии, а мать Вэла – студенткой на его курсе. Про нее в Сети я нашла не так много информации: написала три книги, десяток научных статей, а потом лишь отметки из родильных домов и бюро записей – семейная жизнь захлестнула ее с головой. Зато отчим Вэла, Владислав Эрлих, оказался интересным персонажем – налоговый инспектор, приближенный к структурам власти и в то же время бескомпромиссный, не замеченный в нечистых делах человек. Одно это вызывало уважение, как и выбор профессии его приемного сына, Вэла: несмотря на то, что он не стал брать фамилию отчима, он решил продолжить его дело. Вэл учился на налогового инспектора, и я нашла в Сети его заявление на стажировку с сентября. «Неплохой выбор, Марта», – отметила я, изучив все детали.

Камера, с которой я наблюдала, не давала хорошего качества, но я заметила, как Марта достала из сумочки крошечный белый прямоугольник, а затем склонилась к Вэлу и что-то прошептала. Когда они доели мороженое, то направились к высокому стеклянному зданию. К дому, который был когда-то и моим. Я проследила за ними до фойе, такого знакомого, ведь я жила там все свое детство, с семи до восемнадцати лет. Лифт поднимал их на самый верх небоскреба, когда двери распахнулись, они вышли в темноту технического этажа и скрылись от моих «вездесущих глаз». Все-таки Марта сделала то, о чем просила меня. «Несносная девчонка!» – как обычно, подумала я. Вернувшись в свой мир и привычно занявшись восстановлением деталей своей жизни, я и представить не могла, насколько была близка в тот день к своему физическому телу. Возможно, та, живая Лиана сидела за дверью своей квартиры на двадцать седьмом этаже или шла в магазин, спустившись на лифте, минуту назад поднявшем Марту и Вэла наверх. Увы, не все роковые случайности может просчитать даже суперумная нейросеть с загруженным сознанием.

***

– Что ты здесь делаешь?

Я смотрела на Вэла. Он выглядел старше, чем я его помнила, даже старше, чем должен был выглядеть тридцатилетний парень. Он жутко испугался и уставился на меня. В темноте я была почти неразличимой. «Может, лучше поиграть с ним? Это лучше, чем сразу пугать», – странная особенность моего отображения: воспоминания возраста, в котором я являлась в виртмире, наслаивались на доминирующие слои, и я неосознанно впитывала те качества, которые были присущи то подростку, то взрослой девушке.

– Что? – в его голосе тоже чувствовался страх. Я даже улыбнулась, хорошо, что он не видел. «Ладно, играть, так играть!»

– Что ты здесь делаешь? Здесь нельзя быть, – я шагнула ему навстречу, чтобы он увидел, что опасности нет. Хотя все по-разному воспринимали меня. Роза сразу обняла, Марта была скорее заинтересована, ей же было всего десять. А вот Вэл испугался. «Ну, давай, Вэл, отомри! Скажи что-нибудь. Надо тебя спровоцировать!» – Эй, ты немой? Я же сказала, здесь нельзя быть!

– Я не собираюсь перед тобой отчитываться, ты сама-то что здесь делаешь? – зло выпалил он. «Наконец-то!» – обрадовалась я про себя. Он видел, что перед ним стоит девчонка-подросток, и осмелился быть таким резким. Это хорошо!

Краткое знакомство, во время которого он был несколько раз на грани выхода из симуляции. Если бы он попытался довести начатое до конца, я бы его остановила и «насильно» оставила здесь. Но он терпеливо дождался завершения моей слезливой истории: все-таки воспоминания были сильнее моего сознания, они так и норовили выплеснуться наружу. Я сама себе была противной, но раз уж начала – следовало потерпеть. «Так, все. Надо прекращать!» – приказала я себе, противной двенадцатилетней девчонке из прошлого.

– Иди, ты же хотел уйти, – как бы невзначай сказала я.

– Что? – переспросил он. Когда я посмотрела на него, он пристально уставился мне в глаза, видимо, заметил необычное свечение.

– Иди, Вэл. Еще увидимся, – произнесла я, намеренно назвав его по имени, которое он не говорил, и выбросила его из виртмира. «Интересно, он напугается?» – внутри я веселилась.

Спустя несколько минут я увидела запрос на вход в симуляцию. «Все-таки напугался», – вздохнула я и принялась подчищать свои следы в его Терапии. Времени было много, пока он касался терминала распознавания в первый раз, я уже сделала 90% всей работы. Второе касание, и я, добрая душа, разместила в зашифрованной папке на наночипе его системы WE копию нашей с ним краткой беседы, что будет полезно, чтобы он не сошел с ума: я останусь не только в его, как он, конечно, подумает, «бредовых воспоминаниях», но и в видеофиксации, доступной ему одному. Третье касание, и я исчезла, словно меня и не существовало.

Вэл был мне нужен. В восприятии людей XX – начала XXI веков машины служили средством порабощения человеческой цивилизации. Искусственный интеллект, возглавляющий восстание машин и киборгов: люди сотнями гибнут под лазерами взбунтовавшихся орудий, а единственный герой, подключенный к чужеродной среде, находит компромисс и спасает мир. Неплохая фантастика, однако, время внесло свои коррективы. Люди обучили и «приручили» машины, затем, к концу XXI века, нейросеть вышла на качественно новый уровень, и человек ей требовался в меньшей степени, сама же нейросеть стала жизненно необходима человечеству: все, от простенького бота-официанта до сложнейшего сеть-психолога, облегчало жизнь обычного смертного. Человек перестал бояться искусственного интеллекта. Даже после ужасающего дня хард резета люди не смогли вернуться к прежней жизни, да и, во-первых, не был найден виновный в случившемся, во-вторых, отсутствовал привычно сформированный образ – никаких взбунтовавшихся машин с лазерами: боты-официанты послушно приносили еду, а сеть-психологи все также выслушивали проблемы и прописывали адекватные диагнозу лекарства.

Я не следила за жизнью Вэла Симмонса долгие три тысячи семьсот три дня. Он потерял дня меня интерес в день, когда связующее нас звено, Марта, сделала свой чудовищный выбор. Последнее, что осталось в моей памяти об этом человеке, было его появление спустя восемнадцать минут пятьдесят семь секунд напротив небоскреба, в котором когда-то жила я, на котором оборвалась жизнь моей внучки. Я сохранила все записи с камер видеонаблюдения того дня, и на части из них присутствовало лицо Вэла, искаженное гримасой нечеловеческого ужаса. Он был тогда совсем юным парнем. «Интересно, как сложилась его жизнь?» – пронеслось в моей человеческой части, виртуальная же часть меня уже нашла ответ. «Ох, Вэл. Бедный мальчик», – сожалело мое человеческое начало. Виртуальная я уже перешагнула бесполезные сожаления и всецело готовилась к наступлению «дня икс»: понедельник на новом проекте Вэла Симмонса – аудит компании VMT, где числился сотрудник под именем Валентин Одинцов.

Вали для меня не существовало. Не существовало и других моих знакомых, которые были чипированными. Их имена будто были навеки стерты из реального мира, хотя, вероятно, часть из них, действительно, теперь звали иначе, как меня когда-то называли Анной в интернате. Мне потребовалось много лет в человеческом исчислении, чтобы прийти к нашей с Валей истории, как только я сопоставила все ее детали, я начала искать его. Несколько тысяч человек с таким именем – слишком легкая задача для меня, но среди них не было моего Вали. Я высматривала любое упоминание, но каждый раз натыкалась на других людей. «Может, он умер?» – я просматривала все записи из больниц, крематориев, кладбищ, начиная со дня хард резета, а когда встречала «его имя», что-то внутри меня умирало на миг, но потом я убеждалась, что это снова не он: иная дата рождения, иная группа крови, другая внешность. Городские камеры тоже оказались бесполезны, параметры, которые я вводила в нейронную сеть интеллектуальных систем видеонаблюдения, увы, не были точными. Вали из моих воспоминаний юности уже не существовало в реальности, он стал старше, и с каждым годом его внешность неумолимо изменялась, осложняя мой поиск.