Конечно, не надо, потому что она уже там. Стратег посадил ее в клетку и кормит и поит, как прирученную домашнюю крысу. Вот кто она такая! А женщина-кошка никому не позволила бы посадить себя в клетку. Потому что она не крыса! Даже когда злые солдаты силой засунули ее туда, женщина-кошка стала драться с ними.

Мысли в голове проделали неожиданный поворот, окончательно запутав Майку. Она вдруг вспомнила, хотя вроде бы и не забывала, что и в кабинете у злого доктора, и в железной клетке, где ее заперли злые солдаты, женщина-кошка дралась не за себя. Она дралась за Майку, защищая не свою, а ее жизнь.

И в баре на Белорусской, и позже в тупике, у вагонетки с золой, она тоже защищала Майку. И во время обвала. Если бы не женщина-кошка Майку вполне могло завалить камнями или раздавить перевернувшейся дрезиной.

– Она позволила бандитам убить сестру, – упрямо возразила Майка самой себе.

Но та, другая Майка, с которой она спорила, тоже нашла, что возразить.

– А сколько раз потом спасала тебе жизнь?

Майка принялась считать, но той другой это было не интересно.

– И чем ты ей отплатила? Прогнала.

Об этом можно было не напоминать. Майка помнила свой последний разговор с женщиной-кошкой до мельчайших деталей. Помнила, как опустила глаза и как сказала ей «уходи». Помнила, как пошатнулась женщина-кошка, словно ее ударили ножом или выстрелили в упор, у нее даже остановилось дыхание, как она повернулась и, нетвердо переступая ногами, словно раненая, побрела прочь.

– Я… я… – Майка почувствовала, что заикается. – Я не могла иначе. Мне было тяжело.

– А сейчас легко?

Майка всхлипнула, а та, другая, безжалостно продолжала:

– Оглянись вокруг. Посмотри на то, что ты получила взамен. Клетку с обклеенными бумагой стенами и глупую куклу с равнодушным взглядом. Почему же ты не радуешься? Ты же этого хотела.

Майка дернула головой и снова всхлипнула.

– Я не хотела.

– А чего ты хотела, когда прогнала ту, которую называла мамой?

– Я не называла.

– А как же «мама говорит правду» и «спой еще, мама»? Или забыла?

Майка ничего не забыла. Размазывая по лицу слезы, она бросилась к столу, на котором сидела принесенная Стратегом кукла, схватила ее за волосы и рывком оторвала голову, а потом швырнула и голову, и обезглавленное туловище через всю комнату.

Нет, она не ошиблась. Стало только хуже.

Сведения, которые сообщили брамины о сталкерах, побывавших на Полежаевской, оказались весьма расплывчатыми. Неудивительно, что брамины не смогли разыскать этих людей. Но Гончая точно знала, с чего начинать поиски.

Ответ подсказал заигрывающий с ней пограничник Краснопресненской. Этот ответ был связан с ее старым знакомым по имени Шериф. Суть службы Шерифа состояла в расследовании именно таких происшествий, выяснении всех их обстоятельств. Правда, его служебный интерес ограничивался станциями Кольцевой линии и перегонами между ними, но Гончая представить не могла, чтобы трагедия Полежаевской, о которой говорило все метро, не привлекла его внимание. Даже если это не так, разговор с Шерифом мог помочь выйти на след очевидцев трагедии. Но тот обретался на Краснопресненской, а туда еще нужно было как-то попасть.

Гончая понадеялась на помощь браминов, но с ними ей оказалось не по пути. Выбрав исполнителя для своего заказа, они не стали задерживаться в Китай-городе, что, по мнению Гончей, было весьма разумно, а в сопровождении нанятых для охраны молодчиков сразу отправились на Таганскую, планируя доехать оттуда по Кольцу до Киевской, где до Полиса уже рукой подать. По сравнению с любым другим маршрутом этот путь был наименее опасным, хотя и не самым близким.

В отличие от браминов вход на Таганскую для Гончей был закрыт. Уж в этом обещании Стратега можно не сомневаться. Единственный доступный маршрут пролегал через наводненный красными шпиками Кузнецкий мост и обитель их непримиримых врагов – фашистский Рейх. Гончая отнюдь не была уверена, что после недавних событий на Тверской и Пушкинской, особенно после гибели пяти штурмовиков в концлагере, пограничники Рейха отнесутся к ней благосклонно. Вдвоем с Майкой она ни за что не решилась бы на такую авантюру, но без девочки можно и рискнуть.

Свою помощь неожиданно предложил Коленвал, когда узнал, куда направляется его старая знакомая. По его словам, к Баррикадной шли двое его ходоков, он так и сказал «мои ходоки» и вызвался познакомить с ними Гончую.

Ходоки оказались челноками, но на обычных торговцев походили мало. Оба выглядели опытными и тертыми бродягами. Гончая с первого взгляда определила, что на их счету немало рискованных и опасных путешествий. Практичная одежда, добротная, а главное крепкая, неизношенная обувь: у одного – кирзачи, у другого – армейские берцы, наконец, оружие: укороченный автомат со складным прикладом и ухоженная охотничья двустволка – все указывало, что эти двое серьезно подготовились к предстоящему походу.

Старшего, который был обут в берцы и вооружен укороченным «калашниковым», звали Башка, его спутника в кирзовых сапогах – Самокат. При виде незнакомой женщины он выпятил грудь и расплылся в добродушной улыбке. Гончую это не удивило. Перед знакомством с ходоками она привела в порядок одежду, вымыла голову и расчесала волосы.

– Катана, – компанейски хлопнул ее по плечу Коленвал. – Ей тоже на Баррикадную надо. Возьмешь за компанию?

Вопрос адресовался Башке. И по тому, что это был не приказ, а вопрос, Гончая поняла, что челноки Коленвалу не подчиняются. В отличие от Самоката Башка посмотрел на нее хмуро и неприязненно, Гончая насторожилась (с чего бы?), но отказываться от нежданной женской компании не стал.

– Пусть идет. Но если вдруг чего, я тебя на себе не потащу, – предупредил он будущую спутницу. – Брошу в туннеле.

Гончая слегка улыбнулась в ответ и кивнула, зато Коленвал заржал в полный голос:

– Ты лучше переживай, чтобы она тебя не бросила, если чего.

Этого говорить не следовало, чтобы не настраивать спутников против друг друга, но необдуманность Коленвала в словах равнялась его невоздержанности в выпивке.

– Он шутит, – улыбнулась Гончая, однако сгладить возникшее напряжение не удалось.

Башка царапнул ее хмурым, подозрительным взглядом, Самокат продолжал рассматривать с прежней приветливой улыбкой, хотя это ничего не значило. Гончая не сомневалась, что он будет так же улыбаться, перерезая ей горло. Но и она вполне могла сделать то же самое, ничем не отличаясь в этом от Самоката и его напарника.

Ей не терпелось отправиться в путь, но пришлось ждать, пока челноки, по их словам, «заберут и упакуют товар». Теперь Гончая ожидала увидеть у них увесистые баулы, однако у выхода со станции они появились с единственным не очень-то большим рюкзаком, который нес за спиной Башка.