Даже сомневаться не приходилось, что в этом рюкзаке повсеместно запрещенная на Кольце контрабанда, а именно – галлюциногенная дурь, массово изготавливаемая на Китай-городе и конкурирующей с ним Третьяковской – основными поставщиками наркотического зелья в метро. Теперь необходимо было выяснить, собираются ли челноки сбывать свой товар на Баррикадной или планируют пронести на Кольцо.

Гончей необходимо было в перспективе как-то попасть на Краснопресненскую, и знание надежных путей, используемых контрабандистами, могло оказаться весьма полезным. Но время для откровенного разговора с поставщиками дури еще не пришло.

Поначалу их маленькая группа шагала молча. Но женщина знала по своему богатому опыту, что даже самые суровые и угрюмые мужчины не могут молчать вечно, а напарник Башки к тому же к молчунам явно не относился. Он и заговорил первым.

– Давно с Коленвалом? – спросил Самокат, когда огни Китай-города остались за спиной.

Он шагал впереди, освещая путь налобным фонарем. Охотничья двустволка висела за спиной, но пальцы постоянно поглаживали ремень с готовностью в любой момент сдернуть ружье с плеча. Гончая пристроилась рядом. Неприязненный взгляд Башки буравил ей спину, но ради хоть какого-то начала отношений можно и потерпеть.

– Сплю? – уточнила она у Самоката.

Он добродушно рассмеялся. Значит, вопрос достиг своей цели.

– Хотя бы.

– Уже завязала.

Он снова хохотнул.

– А чего так? Хромая нога мешает? Или ему не только ногу перебило?

– Тебе все в подробностях перечислить?

Самокат одобрительно кивнул.

– А ты смелая девка, не меньжуешься.

Но сей бодро начавшийся разговор оборвал Башка.

– Хватит языком чесать! Лучше по сторонам гляди! – прикрикнул он на своего напарника. – А ты, Катана, или как тебя, рот заткни! Иначе я тебе его сам чем-нибудь заткну.

«Это вряд ли», – подумала Гончая, но провоцировать контрабандиста не стала.

– Да чё ты, Башка? Нормальная ведь девка, – вступился за нее Самокат.

– Все они нормальные, пока язык за зубами держат, – отрезал Башка.

Под этим утверждением Гончая готова была подписаться, уточнив лишь, что оно в той же мере справедливо и для мужчин.

Самокат обиженно замолчал, хотя время от времени бросал выразительные взгляды на шагающую рядом женщину. Гончая была уверена, что его терпения надолго не хватит. Но нарушил молчание не он, а Башка.

– Катана, – осторожно, словно пробуя звучное прозвище на вкус, сказал контрабандист. – Слышал я про одну Катану. Случайно не про тебя?

– Смотря что слышал, – обернулась к нему Гончая.

– Что та еще стерва, – сквозь зубы процедил Башка, но развивать свою мысль не стал.

Впереди показались фонари Кузнецкого моста.

* * *

Первую станцию проскочили быстро.

«Откуда? Куда направляетесь? С какой целью?» – сыпались обычные вопросы. Башка отвечал на них бодро и уверенно. Самокат и Гончая тоже добавили пару слов к месту.

Когда пришел черед досмотра личных вещей, Самокат сделал небрежный, но заранее просчитанный шаг в сторону, заслонив командира погранпоста от подчиненных своей широкой фигурой. В тот же миг заполненный патронами автоматный рожок перекочевал из руки Башки в карман шинели командира пограничного наряда. После челнок предупредительно раскрыл рюкзак, но заглянувший туда пограничник «не заметил» внутри ничего запретного, как ранее «не заметил», что его шинель внезапно потяжелела.

Несмотря на формальность проверки, задерживаться на Кузнецком мосту контрабандисты не стали и поспешили убраться со станции. Снова оказавшись в туннеле, Башка вытащил из бокового кармана своего рюкзака увесистую металлическую фляжку, с удовольствием сделал из нее несколько глотков и передал Самокату. Тот тоже приложился к горлышку и после недолгого колебания протянул ее Гончей. Контрабандисты ее удивили: внутри оказался не самогон и не брага, а крепкий чай. Хороший чай! Гончая с трудом себя остановила, чтобы не допить все до конца.

– Хороший чаек. Спасибо, – она благодарно кивнула и возвратила фляжку Башке. – С ВДНХ?

– Оттуда.

Гончая рассчитывала на более развернутый ответ, и все-таки это уже был разговор. План сработал.

– В Печатниках вон тоже чай варганят, – сказала она. – Даже на Полежаевской пытались, да только им же и потравились. А представляете, если бы они свою отраву по всему метро продавать начали?

– Не мели, чего не знаешь! – огрызнулся Башка. – Не от чая там все передохли! Да и не делали на Полежаевской никакого чая.

– А от чего? – насела на него Гончая. Самокату тоже стало любопытно, и он уставился на напарника с не меньшим интересом.

– Никто не знает, – уступил их настойчивым взглядам Башка. – Те, кто побывал на Полежаевской, разное говорят. И что бандиты на станцию напали, и что мутанты с поверхности пробрались, и что жители сами друг друга перебили.

Все это Гончая уже слышала, но ее интересовало другое.

– А кто мог там побывать? Станция-то на отшибе.

– Ну так что с того? – возразил Башка. – Люди-то заходят. Челноки с Беговой или у кого родня на соседних станциях.

– Я слышал, туда сталкеры с поверхности спустились, – присоединился к разговору Самокат. – Когда уходили, на Полежаевской все нормально было, а вернулись – ни одной живой души. А у них там семьи: жены, дети. Как с ума не сошли, не знаю.

– Брехня! – отрезал Башка. – Никто там не выжил. Все сдохли, разом.

– И про сталкеров брехня? – не унималась Гончая, но во второй раз вызвать на откровенность неразговорчивого контрабандиста уже не удалось.

– Брехня – не брехня, вяжем базар! – сурово сказал он. – В туннелях о таких вещах лучше не говорить. Беду накличешь. Да и вообще лучше не болтать, если жить охота.

Сказано это было таким тоном, что Гончая сразу поняла: о сталкерах, побывавших на Полежаевской, от контрабандистов она больше ничего не услышит.

Какое-то время челноки шагали молча, пока на пути не стали попадаться расклеенные по стенам печатные листовки, призывающие всех полноценных людей беспощадно бороться с заселяющими метро мутантами. Самокат сорвал одну из них, бегло пробежал глазами напечатанный текст, но не смял и не выбросил, а дважды сложил пополам и спрятал в нагрудный карман своего армейского бушлата.

– Во, делать фашикам нечего! – усмехнулся он.

– Пускай, лишь бы к нам не лезли, – хмуро ответил Башка.

Гончая ничего не сказала. Судя по расклеенным листовкам, до внешнего блокпоста осталось не более двухсот метров, и нужно было срочно решить, как действовать в случае осложнения ситуации.

Первое, что бросалось в глаза на подходе к Пушкинской, это висящий над путями и подсвеченный снизу прожектором широкий фанерный щит. На листе светлой фанеры черной краской было выведено крупными буквами «СМЕРТЬ ВЫРОДКАМ».