Небрежным упоминанием «мимозы-мухоловки» Доббс разжег аппетиты Коллинсона, тому не терпелось получить дальнейшие сведения, и в январе 1760 года Доббс снизошел к его просьбам. Особую живость его описанию придают мгновенные переходы между уподоблением и вниманием к деталям, однако это все же классический пример механистической модели растения.

В наши дни эта плотоядная диковина почти повсеместно называется венериной мухоловкой. Редкое эндемическое растение с каролинских болот сразу же превратилось в экзотический сувенир, который заказывали по почте для оранжерей и подоконников по всему миру. Мальчишки обожали совать пинцетом мух, живых и мертвых, в ее шипастую пасть, и их вовсе не смущала мысль о существовании растения, которое питается животными. Однако в XVIII веке этот организм вызывал гораздо больше вопросов и подозрений, одним оно давало пищу для ума, а другим – повод для моральных сомнений, и это очевидно по тому, как стремительно возрастал спрос на семена и взрослые экземпляры, хотя лишь очень немногие прибывали на место назначения живыми.

В 1762 году Уильям Бартрам, сын другого квакера-натуралиста Джона Бартрама из Филадельфии, посетил Доббса и отвез несколько живых мухоловок своему отцу. Вскоре после этого Джон Бартрам написал Коллинсону письмо с описанием «мимозы-мухоловки» как растения «весьма курьезного» и добавил, что местные жители, индейцы, называют его “tipitiwitchet”. Коллинсон просто места себе не находил. «Курьезная» мухоловка, о которой знают индейцы, вполне могла оказаться более диковинной гостьей, чем бесконечные посылки с неизменно невсхожими семенами и высохшими растениями.

Еще четыре года на мухоловочных фронтах царило затишье, а затем в Лондон прибыл Уильям Янг, честолюбивый садовод из Филадельфии. У Янга сложился круг влиятельных английских клиентов, он вошел в доверие к членам королевской фамилии, поскольку дарил им редкие семена, и в конце концов его пригласили на год ко двору, где он называл себя «ботаником ее величества», причем по-английски писал свой титул с ошибкой – “Botonist”. Однако он потерял лицо, «связавшись с компанией дурных женщин», и растратил свои сбережения. Королева Шарлотта погасила его долги под условием, что Янг немедленно вернется в Америку и больше никогда не приблизится к Кью Гарденс. Поэтому в 1767 году он проехал по обеим Каролинам и собрал «много бочонков, доверху набитых растениями», в числе которых было и несколько венериных мухоловок. Затем честолюбие победило верность королевскому указу, и Янг решил привезти несколько экземпляров обратно в Англию. Они хранились на влажном мху и перенесли перевозку. Янг продал их Джеймсу Гордону, тоже садоводу и другу Коллинсона, и к лету 1768 года первые живые венерины мухоловки, попавшие в Англию, уже прекрасно прижились в одной лондонской теплице.

К концу августа одно растение зацвело, и это событие привлекло внимание Джона Эллиса, еще одного друга Коллинсона. Эллис был типичным для эпохи Просвещения импресарио – многоликим и с целой сетью влиятельных знакомых. Он был членом Королевского общества, по долгу службы водил короткое знакомство с Бенджамином Франклином и Линнеем и помимо всепоглощающей страсти к естественной истории и садоводству зарабатывал на жизнь торговлей льняными тканями. Он сразу же заказал серию профессиональных зарисовок мухоловки и взял на себя задачу дать ей полное название по линнеевской системе. Ботаник Дэниел Соландер уже назвал ее род, доселе науке неизвестный, Dionaea – «полагаю, что красота ее молочно-белых цветов и изящество листьев вполне достойны одного из имен богини красоты». Для вида Эллис выбрал название muscipula (как ни странно, на латыни это слово означает мышеловку, а не мухоловку), а описание свое – вероятно, для вящей популярности – он напечатал в лондонской газете “The St. James Chronicle”. Хотя газета явно не обладала общественным весом «Трудов Королевского общества», однако первая публикация признается авторитетной, и 1 сентября 1768 года венерина мухоловка, она же индейский типитвитчет, получила официальный титул Dionaea muscipula (или, как буквально переводит Чарльз Нельсон, «Мышеловка Афродиты»). Однако теперь, когда прошло 250 лет, появились некоторые подозрения, что назвали это растение-сирену неспроста. В его названии есть несоответствие, даже оксюморон – имя богини любви соединяется с зубастым капканом – и это до того взбудоражило воображение широкой публики, что в ботанических кругах по этому поводу появилось множество писем, памфлетов и гравюр. В сентябре 1768 года, после публикации, Эллис в письме доктору Дэвиду Скину весьма образно описал внутреннее устройство ловчего листа:

Затем Эллис добавляет примечание, которое выводит вопрос о том, к какому органическому порядку принадлежит мухоловка, в более мутные и бурные воды:

Ловить и удерживать мух и даже пронзать их иглами – это одно: вполне может оказаться, что у мухоловки такой бесцельный рефлекс или она это делает для самозащиты. Однако переваривание несчастной добычи – совсем другое, и усвоить эту диспепсическую идею общественности оказалось гораздо сложнее при всей разнузданности воображения внутреннего круга ботаников (см. рис. 23 на цветной вклейке).

У описания, которое дал Эллис, в остальном безупречного, есть одна особенность – уверенность, с которой он объясняет поведение мухоловки «раздражительностью». Это понятие было популярно у ботаников, склонных к упрощенчеству и аналогиям: объяснить непостижимую возбудимость у растений им не удавалось, и они утверждали, что это некое априорное качество растительной ткани, подобно человеческой коже. Юный студент из Эдинбурга Уильям Логан-младший, слушавший лекцию Эллиса, написал ему письмо, где предлагал другое толкование, не менее натянутое, – одновременно и наивную отсылку к миру средневековых бестиариев и великой цепи, и проблеск будущего биологической науки: