Знала Таня, в чем этот тип находил удовольствие! Ему нравилось терзать Таню, вот что было его самой заветной и тайной страстью. Видимо, на ней он вымещал все те обиды и унижения, которые ему доводилось выносить прежде от своих компаньонов. А о том, что Бухгалтер находился на ступени ниже двух своих сообщников, говорило и недоверие, которое к нему испытывали. Ведь отец мог бы доверить свои счета именно ему, но вместо этого предпочел оставить их несмышленой дочери. Значит, не доверял отец этому своему сообщнику совершенно. И Бухгалтер этого не стерпел, но чтобы добраться до денег, ему пришлось долгие годы играть унизительную роль, потихоньку с помощью различных финансовых махинаций выводя капиталы из собственности Тани и переводя их на свое имя.

– Теперь мне все ясно, – произнес Егор. – Старые сообщники сводили счеты друг с другом. Бухгалтер этот тот еще проныра, уверен, у Кушакова накопилось против него предостаточно. Вот они встретились, да и отметелили друг друга так сильно, что один из них этого не выдержал. Отправился на тот свет, а нам предстоит изловить другого.

И Боров с крайне довольным видом закивал в знак одобрения головой. Ему предлагалось заняться тем самым, что он умел лучше всего на свете.

Изловить! Схватить! Сцапать! О! В этом Борову не было равных!

Впрочем, у полиции это получилось сделать уже через сутки. А все потому, что Кушаков и не думал от них скрываться. Основная проблема Кушакова заключалась в том, что он не ожидал, что его станут разыскивать. А не ждал он этого, потому что знать не знал, что Бухгалтер умер.

– Не может быть, чтобы этот гад сдох!

Такими были первые слова Кушакова в момент задержания.

– Это же такая живучая тварь! Из любой беды вывернется. И от меня он своими ногами ушел. Если хотите знать, брейк наш закончился моим полнейшим поражением. Сковороду сначала я у него отобрал, потом он у меня, меня же ею треснул так, что я сознания потерял и в сугроб свалился. Очнулся, рядом со мной сковорода эта брошена, а Бухгалтера и след про-стыл.

– И вы не стали его искать?

– Зачем он мне сдался? Пар я и так уже выпустил. А те деньги, которые он прикарманил, назад их уже не вернешь. Это я со всей четкостью понимал. Куда мне до его задумок! Он и раньше был хитрой сволочью, вечно такие схемы за нашей с Золотаревым спиной крутил, что нам и невдомек было. А уж когда он тут на свободе пятнадцать лет мутил в своем банке, а мы там на шконках ватники шили… м-м-м… специализация у нас с ним очень уж сильно разошлась. Он тут время не терял, квалификацию свою бухгалтерскую повышал, а мы там как были и еще ниже упали. Нет, я даже и не мечтал, что сумею свои деньги, которыми Бухгалтер распоряжался, вернуть. Вся надежда была на те деньги, что у каждого из нас в заграничной кубышке припрятана была. Только тут слух пошел, что скоро прикроют наш банк, в котором мы все деньги держали. Я к своей матери обратился, а Золотареву и обратиться не к кому. Жена у него к этому времени уже умерла. Мать из ума выжила. Дочка маленькая. Я ему предлагал, чтобы моя мать наши деньги в другой банк переложила, только он этого не захотел. Важно ему было, чтобы деньги на дочке остались. Вот он Бухгалтеру и доверился, чтобы тот взял опекунство над девочкой, а когда подрастет, передал бы ей все те деньги, которые отец для нее скопил. Любил он Танюшку сильно, только в тюрьме понял, каким дураком все это время был, как мало внимания своим близким уделял.

Таня почувствовала, что глаза у нее увлажнились.

Но Кушаков не позволил ей раскиснуть, он продолжал рассказывать дальше:

– Да тут уж ничего не поделаешь, помер мой дружок, а я узнал, что Бухгалтер к его матери наведался, девчонку у старухи забрал, к себе в дом привез, опеку над ней организовал, бабку в хороший частный пансионат пристроил, где за такими, как она, шикарный уход был.

– Так все и было, – подтвердила Таня. – Бабушка отдала меня этому человеку без единого возражения.

– Еще бы! Для нее сын – это свет в окошке. Она его во всем слушалась. Как он ей велел, так она и сделала. И в общем-то вроде как все по чесноку, как и было обещано, так Бухгалтер и сделал. А только у меня сердце не на месте было. Знал я этого Бухгалтера лучше всякого другого. Да и у Золотарева тоже на его счет некоторые подозрения имелись. Он мне перед смертью маляву прислал, в которой просил о последнем одолжении, за Бухгалтером приглядеть, чтобы он обмана какого не сотворил. А как приглядеть? Я на зоне, Бухгалтер на воле дела крутит. А какие дела, мне и невдомек. Так-то людей просил узнать, они мне радостную картинку рисовали. Девчонка вся в шоколаде, живет в богатом доме, во всем ей почет и уважение. Никакой обиды ей никто чинить не смеет, напротив, прислуга ее всячески опекает и о ней заботится. Ну и сам хозяин тоже души не чает в своей воспитаннице. Куда бы она ни отправилась, он всюду с ней. Одна она из дома и не выходит. А в дом к ним тоже не проникнешь, тотальный контроль, каждого нового человека чуть ли не под микроскопом рассматривают. Подозрительным мне это показалось, а только поделать я ничего не мог. Номер телефона разузнал, звонить пробовал, отбой.

– Мне кажется, что муж контролировал не только мои передвижения, но и мои телефонные разговоры тоже.

– Так оно и было, – подтвердил Кушаков. – Я это тоже понял. И телефон, и почта, и социальные сети Тани, все у Бухгалтера были на строгом контроле. Чтобы, значит, ни одна муха к его подопечной бы с воли не просочилась. Чтобы никто не ляпнул бы Танюшке, чье на самом деле богатство, в котором она живет. Впрочем, когда откинулся, то дельце уже давно обтяпано. Женился Бухгалтер на нашей девочке, а стало быть, ее счетами теперь с полным правом распоряжаться мог. Тут уж он всего скрыть не смог, да и расслабился, наверное. Столько лет все от всех скрывать, впрочем, он и не такое мог. Но кое-что наружу просочилось, и дошел до меня слух, что Бухгалтер наш удачу за хвост ухватил, женился на богачке. А жена то ли дурочка, то ли девочка совсем, только он ее обчистил подчистую в первый же год. Мог бы потом вовсе из дома выгнать да почему-то не стал. Любит он ее, похоже.

Услышав это, Таня так и ахнула:

– Любит! Мучить он меня любил, вот это точнее!

Кушаков кивнул и спокойно произнес:

– Я примерно так и подумал. Бухгалтера-то я не первый день знаю. Не способен этот человек к тонким чувствам. Любовь ему вовсе недоступна. Вот с цифрами он на одной волне, они для него тайны не представляют. А с людьми ему куда сложнее. Не любит он людей, а они, стало быть, его тоже не любят. И с женщинами у Бухгалтера всегда не складывалось. Не любили его бабы. Вот что ты хошь делай, а не хотели они его. Даже за деньги, казалось бы, все можно в этом мире купить, а его и за деньги девки все равно не любили. Давать они ему давали, надо же деньги отрабатывать, но после у него за спиной над ним же смеялись.

– Ну, у вас-то с Золотаревым таких проблем никогда не было, – усмехнулся Боров. – За вами всегда целая вереница баб да девок таскалась.

– Потому что мы веселые ребята были и без особых закидонов. Поэтому бабы к нам и тянулись. А у Бухгалтера в башке проклятая мешанина из цифр, комплексов и личной его сволочизмы. Кто с таким дело иметь захочет? Только по необходимости его люди рядом с собой терпеть соглашались, а ему это обидным казалось. Завидовал он нам, хотел, чтобы и его бабы с девками так же любили. Сколько раз мы ему говорили, забудь, не твое это, не получится у тебя так. А он все свое.