Все, больше она никогда так делать не будет. Этот человек ей дорог, и она не хочет его терять. Ведь именно это она хотела сказать и сказала ему во время своего танца.

— Ты мне дорог, и я не хочу тебя терять.

— Я тоже не хочу тебя терять. Когда-нибудь я расскажу тебе, сколько раз мне казалось, что я тебя теряю или уже потерял.

— Расскажи сейчас.

— Всего рассказать не могу. Потом ты сама поймешь почему. Но вчера, когда ты лежала в этой ванне, закрыв глаза, а я стоял рядом, то вспоминал рассказ Битова “Эта женщина” и думал, что вот лежит ЭТА ЖЕНЩИНА, единственная на свете, которую я люблю, и я ее потерял из-за своего дурацкого самолюбия, амбиций и упрямства. И понял, что с женщиной не нужно мериться характерами. Ее нужно любить и носить на руках.

— Знаешь, я сейчас думала почти о том же — что с мужчиной не нужно бороться за лидерство, потому что мужчина — это мужчина, а женщина — это женщина.

— Получается, что если бы у нас с тобой не было таких перепадов и надрыва, то мы вряд ли бы это поняли.

— Думаю, что да. Так что даже наши с тобой страдания и выяснения отношений принесли пользу. Мы столько поняли о себе и о нас, что впредь будем умнее.

— Я-то уж точно буду умнее.

— Я тоже постараюсь не отставать.

Казанова вылез из ванны, поднял ее на руки, обернул махровой простыней и понес в спальню.

— Ты не проголодалась?

— Нет, а ты?

— Как всегда, после секса у меня зверский аппетит.

Она весело рассмеялась. Ну до чего же он естествен, органичен и обаятелен!

— Игорь Северин, мой милый Казанова, оставайся таким, какой ты есть. Я тебя таким полюбила и не собираюсь переделывать.

— И ты, моя Снежная королева, оставайся такой, какая ты есть. Я тебя полюбил именно такой и именно за это, поэтому не надо подстраиваться под мой характер.

Он пошел на кухню и вскоре вернулся с подносом.

“Если я каждый день буду столько есть, то скоро не влезу ни в один костюм”, — с тревогой подумала Лара, но тем не менее съела все, что он принес.

Отложив поднос на столик, Казанова залез в постель, сел рядом, обняв ее за плечи и укрыв их обоих одеялом.

— По-моему, сегодня у нас был заплыв на такую длинную дистанцию, что еще долго не захочется вступать в ту же воду, — сказала Лариса, положив голову ему на плечо.

— Ошибаешься, дорогая, мне уже хочется.

— Мне пока нет.

— Это не проблема. Сейчас захочется, — заявил этот нахал, придвигаясь ближе.

— Нет, милый, не надо. Так хорошо просто быть рядом. Мы так с тобой здорово сидели и разговаривали в ванне. Хочу сохранить это ощущение. Давай просто поболтаем.

— Давай, — согласился он.

Игорь уже решил, что не будет делать ничего против ее желания. Ему тоже была дорога эта доверительная теплота, которая сейчас их связывала. Какая разница, что делать, лишь бы Лариса была рядом.

Лара ничуть не покривила душой, сказав, чтобы он оставался таким, какой есть. Она даже избавилась от своей дурацкой ревности. Раньше чуть что — будто за сердце что-то кусало, и притом из-за форменного пустяка: то увидела презервативы в его тумбочке, то Игорь привел ее в ресторан, где бывал с другими женщинами, то ей показалось, будто он кадрит Аллу.

Ни одного из прежних любовников Лариса ни о чем не расспрашивала. Они ей просто-напросто были неинтересны, и ни одного из них она не любила. “Я позволяю тебе быть со мной, ухаживать и говорить комплименты, иногда ложусь с тобой в постель, но не лезу в твою жизнь, а ты не лезь в мою” — вот так она строила отношения с мужчинами, не говоря этого вслух, но демонстрируя всем своим поведением. Среди ее бывших любовников не было ни одного, о прошлом которого ей хотелось бы знать. Потому она никого из них не ревновала.

Казанова ей не просто интересен. Она его любит. А любящий человек хочет все знать о любимом, в том числе и о его прошлом. Что у тебя было до меня, с кем и как, лучше ли, чем со мной?

Лариса многое узнала о Казанове и хотела узнать еще больше.

— Игорь, я теперь совсем не ревную к прошлому. Можно я кое о чем спрошу тебя?

— Конечно, я никогда тебе не врал.

— Я знаю и ценю это. Скажи, зачем ты пробовал много разного, непривычного для меня?

— А что-то тебя шокировало, оскорбило?

— Нет-нет. Все было замечательно. Мне просто важно это знать, потому что раньше я думала, что ты проводишь все эти сексуальные эксперименты ради острых ощущений, и боялась, что это всего лишь секс ради секса.

— Любимая моя, все, что я делаю, — только ради тебя. Хочу, чтобы тебе было хорошо, и не просто хорошо, а как можно сильнее и чаще, вот и пробую всякое разное. Ведь когда я ласкаю тебя языком, пальцем, “мальчиком”, у тебя каждый раз разные ощущения, верно?

— Верно.

— И от позы это зависит, и от того, как сильно я тебя перед этим разогрею. Я ищу, как для тебя лучше. Ведь я же вижу, как ты кончаешь, — то почти сразу, как острый пик, ощущения сильнее, но короче, и потом тебе нужно передохнуть, или бывает очень медленно, когда твои ощущения накатываются волнами, но я специально не довожу тебя до конца, чтобы моя малышка дрожала, трепетала и с нетерпением ждала. Как только я вижу, что вот-вот наступит пик, я даю тебе передышку, и ты разочарованно угасаешь, но я снова начинаю тебя ласкать, и ты тут же вся напряженная, как струна, а я опять тебя отпускаю. Ты много раз взлетаешь, потом опять опускаешься, пока я не дам тебе испытать высший экстаз, но после этого снова продолжаю ласкать, а прежний завод у тебя еще не закончился, и ты опять поплыла по волнам. И так несколько раз. Вот так я тебя мучаю.

— Как здорово ты меня мучаешь. Всю жизнь бы так мучилась. Я и не знала, что ты так управляешь моими ощущениями, думала, что все это получается само собой. А разве ты смотришь на меня?

— Конечно. Я люблю на тебя смотреть. У тебя от страсти такое лицо делается.... Но не только смотрю, но и чувствую тебя. Когда ты вся дрожишь, я просто тихо обалдеваю от того, что от меня зависит — испытаешь ли ты экстаз или еще немного помучаешься. А уж когда ты катаешься по постели, бьешься в судорогах, стонешь, кричишь, кусаешь меня и называешь всякими ласковыми словами, то я просто умираю от счастья, что моей малышке так хорошо. Твое тело — как музыкальный инструмент для опытного музыканта. Я опытный музыкант. Ищу, как сделать так, чтобы сыграть на твоем теле настоящую симфонию.

— Как здорово ты говоришь... У меня просто мурашки по коже побежали.

— Моя малышка уже завелась. Ну что за прелесть! Иди ко мне, любимая, сейчас я тебе такую симфонию сыграю...

Встретив его взгляд, Лариса благодарно улыбнулась.

— А говорила — не хочется, — ухмыльнулся Казанова. — Понравилась музыка?