наклоняюсь и лбом в ее лоб упираюсь, зажмурившись. — Юля-Юля…

Наше дыхание рваное, сердце летит. Юля крепче обнимает меня за шею. Надо же что-то говорить? Понятия не имею, что. Слова не подбираются. В предложения не складываются. В голове вата. Домой ее вернуть надо. К отцу. Но и отпустить ее я тоже не в силах.

— Тебе пора идти, — говорю, но руки мои только сильнее ее стискивают. — Наши пять минут подходят к концу. Отец тебя потеряет.

— А ты? Пойдешь со мной?

— Пожалуй, сегодня я лучше воздержусь.

— Почему? — отстраняется девчонка, в глаза мне заглядывая.

— Не будем портить твоему отцу праздник нашими признаниями.

— Мы ему ничего не скажем.

— Юль.

— Что?

— Не в моих правилах прятаться. Я не могу врать Данилову, мы слишком много лет знаем друг друга. Оба окажемся в неловком положении, заявись я к вам на ужин.

— Мы и не будем врать! — вцепившись пальчиками в отвороты моего пальто, нетерпеливо переступает с носочка на носочек девчонка. — Мы просто… м-м, умолчим. Пока. Мы ему расскажем. Обязательно! Когда придет время.

— Это плохая идея.

— Я так не считаю.

— Я помню, — улыбаюсь, заправляя ей за ушко выбившийся из косички темный локон. — У тебя на все есть свое мнение. Но я правда лучше поеду домой, котенок. Не будем обострять.

— Пожалуйста, Богдан! Сегодня же праздник! Папа будет рад твоему приходу.

— Не надо…

— Пойдем, — за руку меня хватает, за собой потянув, ботинками по снегу скользя. — Не уходи…

Столько надежды и мольбы во взгляде, что моя уверенность в принятом решении уехать колеблется, как маятник. Положа руку на сердце — не представляю, как я буду смотреть в глаза Данилову сейчас. Ужин — дерьмовая затея. Я — хреновый лицедей. Не умею врать и увиливать. Но Юля… Черт бы тебя побрал, тряпка-Титов!

— Ладно, — киваю. — Отцу мы скажем, что встретились у ворот, — сдаюсь. — Чтобы ты знала: ты толкаешь меня на моральное преступление!

— Угу, — радостно подпрыгивает на месте Юля, растирая ладошки. — Не всегда же быть правильными, Дан.

Дан? Это что-то новенькое. Эхо приятно перекатывается в груди. Рывком притягиваю девчонку к себе, прошу:

— Повтори.

— Что?

— Как ты меня назвала?

— М-м, Дан…?

— Шикарно, — чмокаю в губы. — Беги, открывай ворота, перегоню машину. Для пущей убедительности.

— Бегу!

Провожаю Юлю взглядом и ныряю в тачку. Завожу, подгоняя к воротам Даниловского дома, заезжая на территорию, где ждет Юля. Паркуюсь около Мерса Данилова и покидаю салон. Сигналкой щелкнуть не успеваю, как Юля меня за руку хватает, будто боится, что передумаю и убегу. Улыбаюсь. Ребенок-ребенком!

Боги, сколько же нас ждет впереди! Притирка будет, и будет не простой. Двадцать лет — пропасть. Пропасть, которую я готов перешагнуть ради этой жизнерадостной малышки, что в почти вприпрыжку ведет меня за собой по ступенькам к двери.

Юля уже за ручку хватается, когда я вспоминаю про коробочку во внутреннем кармане пальто. Терпеливо выжидающий своего часа подарок.

Полагаю, при Степане подходящего момента подарить не будет. Поэтому сейчас вытаскиваю свободной рукой и торможу девчонку, заставляя обернуться:

— Что такое?

— С Новым годом, Юль, — вкладываю в ее ладошку коробку. — Откроешь, когда я уеду. Хорошо?

— Что там?

— Увидишь, — осторожно щелкаю пальцем по кончику носа, — надеюсь, тебе понравится.

— Спасибо, — смущенно прячет глаза девчонка. — Я ничего тебе не приготовила. Я не знала… не предполагала даже…

— Ты и есть мой подарок, Юлька, — обнимаю за талию, подталкивая в сторону двери. — Идем в дом, котенок.

Юлька, быстренько крутанувшими, клюют меня в щеку, первой переступая порог со словами:

— Па-а-ап! Смотри, кого я привела!

Глава 25

Юля

Внутри все вибрирует. От поцелуя горят губы, щеки, глаза. Да все тело горит от прикосновений Богдана! Мне хочется петь, смеяться, улыбаться и громко-громко кричать от радости. Боже, кажется, я сейчас самая-самая счастливая на всем белом свете! Да что уж там, во всей Вселенной!

Мы заходим в дом. Я стягиваю с себя пуховик. И как раз на мой голос выходит папа.

— Глазам своим не верю, — смеется он. — Ты где его нашла? Или тебе его Ника передала в качестве подарка?

Я пожимаю плечами. Может быть…

— С Новым годом, Степ, — протягивает руку Титов.

Папа отвечает на рукопожатие и приобнимает Титова, хлопнув по плечу.

— Рад видеть!

Отхожу в сторонку и наблюдаю за мужчинами, крепко сжимая в руках коробочку, которую передал мне Дан. Пока папа, отвлекшись на Богдана, отворачивается, прячу ее в карман пуховика.

— Извини, — говорит Дан. — Отказывался. А ехал из офиса, и колеса сами привезли к вам.

— Ну, вот и отлично. Давай, присоединяйся. Жаль только, будешь выделяться прикидом.

— Да, я смотрю у вас тут весело, — улыбается Богдан и, поймав мой взгляд, подмигивает. — Пижамы что надо. Тебе идет, Степ, — он откровенно смеется.

— Ну-ну, — ухмыляется папа. — Посмотрим, в чем ты следующий год будешь встречать.

— Обязательно.

Мы дружно топаем в гостиную. Тут соблазнительно полыхает огонь в камине. Звучат новогодние песни. И, ярко-переливаясь разноцветными огнями, горит наша красавица елочка.

— Красота какая, — говорит Богдан. — Твоих рук дело, Юль?

Я оборачиваюсь. Оказывается, мы стоим настолько близко, что я ощущаю жар, исходящий от его мощной фигуры. Поднимаю взгляд. Чувствую, как совсем легонько моей спины касается ладонь Титова. Костяшками он пробегает вверх по позвонкам, поглаживая в успокаивающем жесте. Только меня, наоборот, кидает в жар:

— Моих. Нравится?

— Безумно. У меня уже вечность не было елки на Новый год, — улыбается, поясняя, при этом сохраняя такое спокойствие на лице, что, расплавившейся от его прикосновений, мне остается только позавидовать.

— Да ладно? — удивляется папа.

— Правда? — ошарашенно хлопаю ресницами я.

— Что есть, то есть, — кивает Богдан. — В следующем году позову тебя мне с ней помочь, возьмешься? — подмигивает Титов.

— Конечно! — улыбаюсь, даже боясь себе приоткрывать эту «дверцу» в голове и сердце. Иначе махом нафантазирую себе такой следующий Новый год, что мало не покажется.

— Давай, приземляйся. Будем ужинать. Все сами готовили с Юлей, — гордо заявляет па. А я чувствую, как щеки начинают полыхать.

Я быстренько прибираюсь на столе. Достаю еще один прибор и ставлю Богдану. Оказавшись рядом с ним, чувствую, как мурашки прокатываются по телу от макушки до пяток, и это только от его запаха. Уф! Обнять хочу! Кажется, Титов был прав, говоря, что нам будет сложно в обществе ничего не подозревающего папы. Но раз я сама нас на это подтолкнула, придется стараться.

Папа раскладывает горячее. Дан нам по бокалам разливает шампанское, себе же наливает яблочный сок. Я так понимаю, Титов планирует позже сесть за руль? Эта мысль немного приглушает