что это шло как благотворительная помощь от компании «ГудВин». По крайней мере, так было зафиксировано в документах.

— Так все деньги туда и ушли, — понурился я. — У меня почти ни копья не осталось.

— Ну, захочешь счастья для своего близкого друга и свободного неба над головой — найдешь, — хмыкнул Вихрев и посмотрел на Боярышникова. — Да не ссы ты, Мишаня, мы же не звери какие. Мы тебе и срок можем дать. Недели хватит? Это ещё от широты нашей души…

Неделю? Хм, в прошлом мне понадобилось бы четыре-пять лет, чтобы собрать такую сумму. А тут неделя… Но, я не планировал ждать так долго, всё должно свершиться послезавтра, так что…

— Да, я согласен, — кивнул я в ответ на ждущий взгляд Вихрева. — Думаю, что за неделю удастся продать квартиру. Конечно, придется переехать в жилье попроще, вроде того, в котором жили раньше, но… Эх, не жили богато, нечего и начинать!

— Вот, мне нравится твой настрой! — проговорил Вихрев, а после подмигнул Марине. — А ты чего мнешься? Тебе есть что сказать по поводу завтрашнего дня? Наш договор в силе?

Пока он отвлекся, я запустил руки в свою сумку. На необходимые приготовления было потрачено не больше пяти секунд. За это время умная Марина сделала то, о чем мы договаривались. Она взмахнула руками, а после немного картинно, но весьма убедительно рухнула в обморок. Буквально на несколько секунд. Однако, мне этих секунд хватило, чтобы проделать нужную операцию.

— Слышь, чего это она? — спросил удивленно Вихрев, склонившийся над лежащей Маринкой. — Припадочная, что ли?

— А может не может поверить своему счастью? — буркнул я, кидаясь к ней.

Экий же я неловкий. Стоило мне броситься, как тут же запнулся за протянутую ногу Сазоновой и рухнул сверху на Вихрева. Мы прокатились с ним по траве. Из его сумки вылетели учебники, тетради, ручки. Он зашипел, как капля воды на раскаленной сковородке:

— Блядь! Да что с вами такое сегодня? Одна в обморок хлопается, другой на ровном месте спотыкается! Вы под чем, придурки? — не удержался Колька.

— Да хрен его знает, — поднялся я, отряхиваясь. — Так получилось! Марина, Марин, ты как?

— Что случилось? — Сазонова открыла глаза и растерянно посмотрела по сторонам.

— Что-что… Ты сознание потеряла. Бухнулась воронкой вверх и лежишь… Похоже, что тебе нужно лучше питаться, телочка, — ухмыльнулся Вихрев.

— Ага, белками всякими и ваще, — заржал Боярышников.

Я тем временем собрал разбросанные по траве учебники, тетради. Протянул сумку Вихреву.

— Давай сюда, рукожоп, — хмыкнул он. — Эх, что же вы такие… ущербные?

— Ладно, Коль, пойдем мы, — ответил я. — Давайте, ребята, до завтра.

— До завтра. И помни, что Никольский сейчас очень сильно мучается и страдает. Ему без денег никак, — сказал Вихрев и пошел в сторону ворот.

Верный Боярышников двинулся следом за своим ледоколом. Я посмотрел, как эти два перца шуруют с гордо поднятыми головами. Ну ничего, им ещё немного осталось так шуровать. Скоро головы понуро опустятся.

Маринка посмотрела на меня:

— Всё нормально? Я правильно сыграла?

— Ты вообще звезда сцены. Я поверил, а эти обсосы и подавно поверят, — я улыбнулся и приобнял Сазонову за плечи. — Не дрейфь, Маринка, прорвемся. У меня к тебе только будет ещё одна небольшая просьба.

— Какая? Что за просьба? Снова падать в обморок?

— Да нет, не надо никуда падать. Нужно только на следующий день после контрольной сделать вот что…

Я рассказал Марине о своём плане. Ну как о плане, о той роли, которой Маринке нужно сыграть. Всего-то ничего, но это «ничего» может перевернуть всё представление обо мне и пусть я лишусь ачивки «Дурная слава», но зато ко мне вернется относительно доброе имя.

А то что же получается? Взяли, оговорили, настропалили окружающих, ещё и дело шьют.

— Хорошо, Миш, я сделаю. Только… Только что будет потом? Вихрев же так просто это не оставит, — сказала Маринка чуть дрогнувшим голосом.

— Эх, Маринка, уверяю тебя — ему будет не до этого, — подмигнул я в ответ и показал в сторону улицы. — Ну что, пойдем?

— Да, пойдем, — кивнула она, а потом произнесла. — Всё-таки Вихрев мне раньше деньги платил за то, что я ему помогала, а теперь как?

— А теперь я буду платить. За репетиторство! Вот только подожди немного и я всё оплачу. Пока что сама видишь — на меня полумиллионный долг повесили, и я немного не при деньгах.

— Да уж, — покачала она головой. — А как же ты будешь отдавать?

— Марин, если всё получится, то и отдавать ничего не придется. Ты только сделай то, о чем я тебя прошу и всё будет нормально, — ответил я.

Маринка пообещала всё выполнить. Я перевел тему разговора на другое, и мы отправились легким прогулочным шагом прочь от техникума.

Да, Маринка беспокоилась о будущем, но она даже не представляла, какие процессы по уничтожению Вихрева и его отца были запущены. То, что делал Колька, всего лишь детская шалость по сравнению с тем, что начал делать я.

Конечно, он тот ещё гондон, если уболтал Никольского подставить харю под удары, а также сломал ему ребра. Так с подручными не поступают, пусть и ради устранения какого-то противника. Это уже слишком. Так ведь ненароком и перестараться можно. А когда перестараешься, то с того света не вытащишь напарника.

Стоило мне только проводить Маринку, как позвонил телефон. Комолов негромко поинтересовался из трубки:

— Привет, это ты сделал?

— Привет. Ничего я не делал. Мы дома были, комедию смотрели. Алёнка и Кирюха это подтвердят, — ответил я также спокойно.

— Да они уже подтвердили, — хмыкнул Комолов. — Мне это нужно было услышать от тебя.

— Услышал? Макар Степаныч, я не дурак сам себе приговор подписывать. У меня, можно сказать, жизнь только начинается. Чего же я её буду под шконку загонять?

— Вот и я о том же подумал. Потому-то и не даю хода этому делу. Но, сам понимаешь, если надавят сверху, то придется его раскручивать.

— Понимаю, — вздохнул я и ответил. — Понимаю и делаю всё возможное, чтобы его замять. Я не ожидал, что эти трое окажутся настолько идиотами. Могли же просто какого-нибудь бомжа поломать и потом сказать ему, что это сделал Барсов. Но нет, они своего же и положили в больничку.

— Это чтобы наверняка. Он же тебя знает, может при опознании показать, а вот поломанный бомж может и обломать всю малину. Много требуют? — спросил следователь.

— Полляма…

— Ну ни хера себе, — присвистнул Комолов. — А губа вообще не дура.

— Губа-то не дура, жаль что про остальные части тела такого сказать нельзя.

— А чего ты вообще с ними связался?

— Да они хотели старосту на троих расписать, а я не дал. Вот и обиделись ребятушки. Ну, там ещё кое-что было…

Я рассказал про ночную пробежку трех голожопиков.