– Шимпанзе, – поправил Реза, кивнув.

– Ох, ну извините. Шимпанзе поедают друг друга. – Бен положил руку на сердце. – Ты прав, Рез.

– Дорогие мои, знали ли вы, – начал отец, и Лулу догадалась о том, что он собирается сказать, еще до того, как слова сорвались у него с губ, – что в средневековой Европе, во время особенно суровых зим, люди поедали самых слабых?

Эйми со стуком опустила вилку на стол. Реза закашлялся в салфетку. Бен прыснул содовой.

Лулу рассмеялась, неожиданно весело.

– Нет, я не знала.

– Не может такого быть, – сказала их мать, ее прононс стал отчетливее.

– Тому есть доказательства. И здесь тоже, во время холодной зимы в Джеймстауне. Есть более чем косвенные улики. – Отец повернулся к Лулу. – Так что во время расцвета Багдада твои предки писали трактаты для Корана, а европейцы, со своими королями и своими «Святыми Римскими императорами», которые были, ну сами понимаете…

Лулу, Бен и Реза закончили эту мысль одновременно:

– … были совсем не святошами, или римлянами, или даже императорами!

– Да, да, именно. – Отец заулыбался, понимая, что дети его поддразнивают. Главное, что у него появилась аудитория, и ничто не могло прервать его лекцию. – Эти люди голодали и ели друг друга. А вы, то есть ваши люди, писали философию.

– Не может быть! – воскликнул Бен в притворном ужасе.

– Может! – сказал отец.

Реза послал Бену предупреждающий взгляд.

– Он шутит, баба.

– Знаете, – отец задумчиво пожевал, – а ведь у вашей бабушки все еще есть ружье.

Отец ответил Лулу такой же озорной улыбкой, как и у нее самой. Улыбкой, от которой по-особенному искрились глаза. Посторонние этого даже не знали, но у Ахмеда было полно таких улыбок.

– Мы знаем, баба.

Лулу провела все выходные, уставившись в телефон и мысленно заставляя его завибрировать или хотя бы зазвонить. А ведь Лулу ненавидела, когда ей звонили. Но Одри молчала, а Эмма совсем отдалилась. Что касается Джеймса, то от него пришло «ты в порядке?», на что она отправила короткое «супер» и не получила никакого отклика, только несколько раз на экране появлялись три точки и, спустя несколько секунд, пропадали. Когда же Лулу, наконец, сломалась и написала Ло, ее экран заполнился загадочными односложными ответами и гифками, на которых персонажи язвительно приподнимали брови.

Лучше бы она вообще не получала никакого ответа.

Лулу была взвинчена, то и дело накручивая себя воспоминаниями о том, как ее подруги предпочитают ей общество мальчиков, как парни лапают ее подруг и как совсем другие руки нежно помогают ей обрести равновесие.

Она злилась, но не совсем понимала, на кого именно. Это могла быть Одри с ее пьянством или Люк с его грязным взглядом. Ей также хотелось злиться на Ло и ее вечную погоню за недоступными парнями. Или на Джеймса и его неспособность не совать свой нос в проблемы других людей. В конце концов, на свою мать с ее нежеланием наказать дочь и покончить с этим делом.

Но ни на что из этого она не злилась по-настоящему. В ней просто кипела ярость, булькающая у самого краешка кастрюли и выжидающая момента выплеснуться. Готовность, засевшая в костях Лулу, твердившая ей, что этот мир ей враг и никогда не будет другом.

И поэтому, разумеется, ей пришлось напялить на лицо испытанную милую улыбку и идти на праздник.

Члены семейства аль-Кати превзошли самих себя и закатили домашнюю вечеринку по меньшей мере на сотню человек, с богатым столом и музыкантами, играющими на удах для гостей в честь праздника.

Лулу пробиралась через толпу, собравшуюся у входной двери. Она уже потеряла где-то своих братьев и еле видела своих родителей: мать целовала тетушку Сальву в щеку, а отец уже перекрикивался с Аму Юсуфом, отцом Мириам, который всегда напоминал ей большого дружелюбного медведя. Завидев Лулу, он захлопал в ладоши и запел известную иракскую песню про красивую девушку по имени Лейла.

Лулу улыбнулась и помахала ему, а затем нырнула в толпу, все это время проклиная музыканта, который имел наглость влюбиться в девушку по имени Лейла. Она убежала от этого нестройного пения так быстро, как могла, но так, чтобы при этом не оскорбить человека. Ее имя было дважды проклято. Белые парни пели ей Клэптона, а старые арабы затягивали эту песню. Ей нипочем не выиграть.

Выбравшись из толпы, Лулу оказалась в уединенном уголке коридора, рядом с задней дверью на кухню. Она сделала глубокий вдох, но облегчения не испытала. Странное одиночество, которое она ощущала в толпе, теперь, когда она осталась одна, только усилилось. Лулу поспешила по коридору, мечтая окунуться в облако ароматов кардамона и шафрана на кухне, вступила в пятно яркого света и позволила себе утонуть в звуках голосов и приветливом звоне металла по фарфору.

Али, Табит и Мустафа сгрудились в дальнем углу просторной теплой кухни. Реза и Бен затесались среди них, и Бен уже оживленно рассказывал какую-то историю, которая, по всей видимости, требовала полной длины его рук, чтобы живописать ее во всех красках. Реза то и дело шлепал его по рукам, чтобы тот нечаянно не ударил проходящего мимо человека.

Их мать стояла на другом конце кухни рядом с Аме Надией, которая добросовестно старалась включить ее в разговор, при том, что тетушка Фарра совсем не обращала на нее внимания. Было почти смешно наблюдать, как каждые две минуты одна говорила поверх головы ее матери, а вторая пыталась втянуть ее в беседу. Тетушка Сальва, хозяйка дома и вечеринки, кружила по комнате. Лулу любовалась тем, как та обходит гостей, как некогда Королева Нур обходила в свои царские годы своих гостей.

Лулу так увлеклась разглядыванием кухни, что налетела прямо на Мириам.

– Ид мубарак, Лулу! – сказала Мириам, хватая Лулу, чтобы та не упала. Как только обе девушки снова обрели равновесие, Мириам трижды расцеловала ее в щеки.

– И тебе того же, хабибти. – Лулу избегала смотреть подруге в глаза, из страха найти в них напоминание о той злосчастной вечеринке. Сейчас ей не хотелось никаких воспоминаний.

– Не начинай мне тут хабибтничать, – отрезала Мириам. – У нас есть еще три часа.

Лулу с облегчением рассмеялась.

– Мне нравится это слово. Лучше, чем милочка, – пояснила она. – Моя Мими звала меня милочкой. Но она всегда опускала букву о, и получалось что-то вроде милчка. – Лулу неодобрительно зацокала языком.

– Понятно, – фыркнула Мириам. – Умираю, как хочу курить.

Лулу отвернулась, совсем не желая вспоминать еще и о курении.

– Тебе еще ждать часа два, прежде чем ты сможешь подышать дымом кальяна. Потерпи.

– А ты сегодня зануда. – Мириам рассеянно поковырялась в зубах. – Осторожно, Дина. Слева.

Лулу снова включила свою улыбку.