– Что будем готовить? – крикнул из кухни Глеб.

– Какие варианты?

– Иди, смотри, что мы имеем.

Алиса сунула ноги в мягкие тапки и пошлепала на кухню.

Глеб стоял у стола в фартуке на голое тело. Перед ним были разложены продукты: замороженные мидии и кальмары, две отбивные, начатая упаковка моцареллы, цукини, помидор и болгарский перец.

– Что скажешь? – спросил Глеб.

– Можно мясо с овощами пожарить. Или коктейль из морепродуктов сделать.

– Ой, совсем забыл! – Открыв висящий на стене ящик, он достал из него две коробки: одну с макаронами, вторую с рисом.

– Спагетти или ризотто?

– Спагетти.

– А овощей я все же хочу.

– Тогда ты занимаешься ими, я макаронами. А мясо назад в холодильник.

Готовил Глеб отлично. С душой и сноровкой. Поэтому дело у него заспорилось сразу. И на тот момент, когда Алиса только порезала цукини, он успел почистить креветки, поставить воду для спагетти и подготовить чеснок.

– Хочешь вина? – спросил Глеб, водружая на огонь сковороду.

– Пива хочу. Ты не привез? – Алиса не являлась любительницей этого напитка, но с удовольствием выпивала стакан настоящей немецкой «Баварии».

– Не успел. Сама знаешь, как торопился.

– Жаль.

– Есть сидр из прошлой поездки.

– Нет, уж лучше вина.

– В холодильнике початая бутылка розового мартини. Возьми, пожалуйста, сама, а то у меня руки грязные.

Алиса достала вермут, взяла фужеры.

– Мне не наливай, – бросил Глеб через плечо. – Я выпью немного виски. Но только после того, как закончу.

Занимаясь чем-то, он не любил отвлекаться. Наверное, поэтому у Глеба все получалось идеально.

Алиса наполнила фужер мартини, сделала глоток. Сладко. Она предпочитала «Экстра драй». Пришлось разбавить водой. Попробовав «коктейль» и оставшись им довольной, она вернулась к овощам.

– Ты хорошо помнишь свое детство? – спросила она у Глеба.

– Отлично.

– С какого момента?

– Помню, как свалился с качелей и сильно расшибся. Мне тогда было полтора годика. Потом мне подарили кота, чтобы утешить. Рыжего, как я мечтал. Он под машину попал через год, и больше я не просил заводить мне живность… – Глеб бросил в разогретое оливковое масло раздавленный чеснок, и по кухне разнесся аппетитный запах. – А у тебя что, проблема с детскими воспоминаниями?

– В них есть пробел длиной в год.

– Ты рассказывала о том, как вылезла из кровати, чтоб сходить на горшок, но перепутала его с кошачьим лотком, чем очень обидела вашего Барсика, – с улыбкой проговорил Глеб. – Тебе тогда года два было, да?

– Около того. После еще эпизоды помню, включая предсвадебные хлопоты мамы и бабушки. А потом бац – чернота. А дальше уже четвертый день рождения – я сужу по количеству свечей в торте. То есть год из жизни как ластиком стерт. А сегодня вдруг, когда представляла, какое бы мне хотелось свадебное платье, вдруг вспышка – вижу себя трехлетнюю, идущую за мамой к алтарю (если так можно назвать стойку регистратора во Дворце бракосочетания)…

– Сработала ассоциативная память, бывает. Ты думала о своей свадьбе и…

– Да, да, это все понятно, – не дала ему договорить Алиса. – Но почему меня пугают эти воспоминания?

– А они…?

– Да, пугают. Не до жути, но до холодка внутри. А еще я не могу вспомнить маминого лица. Вижу ее то спиной, то боком, то через кружево фаты.

– Это все потому, что она погибла вскоре после свадьбы. Для тебя тот период стал кошмарным. И подсознание заблокировало воспоминание о нем. Причем целиком. – Глеб бросил встревоженный взгляд на Алису. – Тебя сильно это тревожит? Если да, может быть, к психологу сходить?

Алиса покачала головой. Она не верила в психотерапию.

– Я вообще плохо помню маму. В общих чертах только. Знаешь, это как во сне. Видишь человека, узнаешь, но когда хочешь рассмотреть получше, приближаешься к нему, изображение расплывается.

– Хорошо, что есть фотографии. Они помогают вспомнить лица тех, кто давно ушел.

– Это не то, – покачала головой Алиса. – Тем более их очень мало у меня. Да ты сам видел, я показывала.

– Да. И свадебных среди них не было.

– Бабушка не стала забирать их у фотографа. Сказала, слишком больно было смотреть на них.

– Она была права.

Видя, что Алиса совсем расклеилась, Глеб подошел к ней, обнял. Она уткнулась ему в грудь, всхлипнула:

– Извини, что порчу такой чудесный день… И… – Она принюхалась. – Кажется, еще и спагетти.

– Пусть горят, – заявил он. – Главное, чтоб ты успокоилась.

Она сквозь слезы рассмеялась.

– Выключи газ. А то я останусь не только несчастной, но и голодной.

Глеб снял сковородку с огня и тут же вернулся к Алисе. Опустившись на стул, усадил ее к себе на колени.

– Понимаю, как тебе тяжело, – сказал он. – Без мамы плохо.

– Откуда ты знаешь? Твоя жива.

– Да. Но она меня не воспитывала. Они с отцом оба в спорте, вечно на сборах. Он со своими футболистами, она с легкоатлетками. Я теткин сын, если так можно сказать. Папина сестра мне была ближе всех. Мы с ней одного поля ягоды…

– Ботаники, алгеброиды?

– Точно. Но она нас «букварями» называла. Это сленг ее молодости.

– Твоя тетя умерла?

– В тридцать девять. Рак съел. А она так любила фразу из фильма «Москва слезам не верит» – «В сорок лет жизнь только начинается». И все ждала, когда разменяет пятый десяток.

– Почему ты мне раньше о ней не рассказывал?

– Не люблю я о грустном, понимаешь?

– И я не буду! – Алиса встряхнулась. – Все, я в порядке!

– Нет, если ты хочешь поговорить, то…

– Не хочу, – мотнула головой она. – Трапезничать желаю.

– Тогда расставляй приборы и садись.

– Овощи я так и не пожарила, – вздохнула Алиса.

– Если точнее, ты их даже не порезала, – улыбнулся Глеб. Затем открыл крышку сковороды и с удовлетворением констатировал тот факт, что спагетти не сгорели.

Тут запиликал телефон. Опять неясно, чей.

Алиса пошла на звук. Оказалось, звонят ей.

Это был Оскар. И он хотел, чтоб Алиса приняла участие в фотосессии для его журнала. Поговорив с ним, она вернулась в кухню.

– Ничего себе! – не сдержалась она, увидев, что стол уже сервирован. Крахмальные салфетки, по краям которых ножи и вилки, на них белые тарелки с золотым орнаментом, в центре стола блюдо со спагетти и маленькая вазочка с помидорами и паприкой – Глеб порезал и овощи.