— Вы делаете один шаг на два удара, — сказал Генрих. — Отхо́дите в сторону, а потом ступаете вперед. Это очень медленный и величавый танец, весьма подходящий для торжественных случаев.

Анна быстро усвоила движения и вскоре уже двигалась по полу легко и изящно. В конце она сделала низкий реверанс, а король поклонился, и они вернулись на помост под громкие одобрительные возгласы придворных.

Генрих склонился к ней и сказал:

— Становится поздно. Пора нам идти на покой.

У Анны закружилась голова. Король подал знак матушке Лёве.

— Пусть дамы помогут королеве лечь в постель, — приказал он и встал.

Танцоры остановились, все сделали низкие реверансы.

— Мадам, мы скоро увидимся, — с поклоном сказал Генрих и удалился; за ним последовали его джентльмены, ухмыляясь и подталкивая друг друга локтями.

Вернувшись в свои покои, Анна пыталась побороть панику. Дрожа всем телом, она быстро прошла в спальню; фрейлины едва поспевали за ней.

Удивительно, но, пока она пировала внизу, ее кровать заменили на другую — расписную, дубовую. На подголовнике выше их с королем инициалов была вырезана дата ее помолвки — «1539». Анна залилась краской, увидев резные изображения с обеих сторон — херувим ужасающе приапический и беременный. Послание не могло быть более откровенным.

Она силилась унять растревоженное сердце, пока с нее снимали платье и матушка Лёве надевала на нее сорочку из тончайшего батиста. Анастасия открепила розмарин от свадебного платья Анны и разбросала веточки поверх покрывала. Волосы Анне расчесали до блеска, и она забралась в постель на той стороне, где был изображен беременный херувим, оперлась спиной на высокую подушку и натянула одеяло поверх груди. Матушка Лёве разложила ее локоны по плечам как блестящую золотом накидку.

Они в молчании ждали прибытия короля и церемонии укладывания молодоженов в постель. «Сварить бы в кипящем масле того, кто придумал этот унизительный ритуал!» — сердито думала Анна. Происходящее между двумя людьми на брачном ложе должно оставаться их личным делом. Но вот она лежит в ночной сорочке и ждет, пока над ней совершат насилие (другого слова не подберешь) и разыграют этот отвратительный спектакль!

Она забыла положить под подушку иглу! А теперь уже поздно. Из-за дверей, ведущих в покои, донесся звук приближающихся шагов и возглас: «Дорогу его милости королю!» Анна натянула на себя одеяло сильнее, до самого подбородка. Дверь открылась, и появился Генрих, одетый в подбитый мехом ночной халат поверх длинной сорочки и с ночным колпаком на голове. Позади него толпились его джентльмены; они вошли в комнату, шутили и смеялись, таращились на Анну, а она обмирала от страха. Король не обращал на них внимания — или, может быть, он тоже стеснялся, потому что имел вид человека, которого вынуждают заниматься чем-то противным. Анна про себя молилась, чтобы такое неприятное чувство вызывала у короля не она.

Наконец в спальню вошел архиепископ Кранмер. Теперь Анна поняла, почему Генриху было не по себе. Ему не хотелось, чтобы служитель Господа слышал непристойные шутки. Вероятно, как и она, он предпочел бы, чтобы эта глупая забава поскорее закончилась.

— Во имя Англии и святого Георгия! — крикнул какой-то юнец, когда король поклонился Анне и тяжело взобрался на постель рядом с ней. От его больной ноги пахнуло гнильем. Они лежали рядом, не касаясь друг друга, пока Кранмер благословлял их ложе, окроплял его святой водой и молился, чтобы муж и жена зачали плод. Потом по кивку короля все покинули спальню. Матушка Лёве удалилась последней, задув все свечи.

Спальня — единственное место, где Сюзанна не могла выступать переводчицей, и Анна лежала в страхе. На невысоком поставце у дальней стены было оставлено вино, и ей очень хотелось глотнуть его для храбрости перед испытанием, которое ждало впереди.

— Не хотите ли вина, сир? — осторожно спросила она.

— Думаю, я выпил достаточно. Может быть, мы выпьем немного позже.

Анна почувствовала, как его рука змеей скользит по ней, придвигает ее к середине кровати, чтобы она лежала, прижавшись к нему, к его толстенному животу. Забинтованная нога Генриха была накрыта одеялом, и запах не был таким отвратительным. Она могла его выносить. «Я многое способна вынести», — сказала себе Анна.

— Не бойтесь меня, — прошептал ей на ухо Генрих. — Я знаю, чем порадовать даму, как и подобает джентльмену.

Его борода грубо колола ей висок. Анна почувствовала, как король прильнул к ней всем телом, и внутренне сморщилась, когда он задрал ей ночную рубашку и отбросил в сторону простыню и покрывало. Неприятно было лежать перед ним нагой, но протестовать она не смела. Ее долг — подчиняться мужу во всем, отныне и навсегда. Мать, покраснев, сказала так, внушая Анне необходимость быть верной и любящей женой.

С Отто все было бы совсем по-другому! Но нет, нельзя сейчас о нем думать.

Генрих поцеловал ее в губы, от него пахнуло вином, а потом она ощутила, как его рука путешествует по ее телу — жадно лапает груди, спускается вниз, к ягодицам, скользит по животу. Там она остановилась, и Генрих отстранился; в мерцающем свете догоравших в очаге поленьев его глаза рыскали по телу Анны. Она вся сжалась под этим пристальным взглядом. Неужели он заметил?

Немного погодя Генрих убрал руку и лег на подушку.

— Увы, мадам, — пробормотал он, — кажется, я действительно выпил слишком много вина, меня клонит в сон. Я приду к вам снова следующей ночью.

Минуту назад он вовсе не казался сонным.

— Я чем-то обидела вашу милость? — в ужасе прошептала Анна.

— Чем вы могли меня обидеть? — спросил он, в его глазах отражались пляшущие язычки пламени очага.

Анна испугалась, — вдруг в вопросе короля кроется какой-то потаенный смысл?

— Я хочу только одного — радовать вас.

Генрих с трудом поднялся с постели, потянулся за своим халатом и ответил:

— Я это знаю. Если вы хотите порадовать меня, Анна, ложитесь спать. Спокойной ночи.

Он подвязал поясом халат, прошел к двери и бесшумно закрыл ее за собой.

Король догадался. Анна была в этом уверена. Но он ничего не сказал. Вероятно, был слишком шокирован. Кто мог ожидать, что принцесса из благородного герцогского дома скрывает столь мрачную тайну? Вдруг Генрих подумал, что ему подсунули опороченную невесту, обманули и выставили дураком? Она почувствовала, что король старательно подбирал слова. Генрих не знал, как реагировать, что сказать или сделать. Но он поймет, когда переспит с этим. Анна ни секунды не сомневалась, что это не сойдет ей с рук.

Утром она проснулась рано. Все было как будто в тумане. Она перевернулась на спину и лежала в напряженном ожидании, что в любой момент услышит шаги пришедшей за ней королевской стражи.

В семь часов в спальню деловито вошла матушка Лёве.

— Доброе утро, ваша милость, — сказала она, открывая занавески, и улыбнулась Анне. — Вы не поделитесь со мной? Все прошло хорошо?