Комната, в которую они вошли, как видно, служила хозяевам столовой. Посередине стоял овальный обеденный стол, накрытый к чаю на шесть персон. Самовар, высившийся в центре стола, как видно, недавно вскипел; рядом виднелся заварной чайник, накрытый бабой, вазочки с вареньем и другими сладостями. Справа виднелась одна дверь, закрытая, слева другая, из которой только что вышел хозяин квартиры. Одна створка этой двери была наполовину открыта, и в этой открытой створке статский советник заметил чей-то любопытствующий глаз.

Составив себе представление о жилище учителя Булыгина, Углов вновь повернулся к хозяину и произнес:

– Вы хотите, чтобы мы представились, извольте. Я статский советник Углов, а это мой помощник, титулярный советник Дружинин. Мы явились сюда, потому что расследуем некое тяжкое преступление, имеющее государственное значение. Понятно? Что касается вас и ваших гостей, то нам известно, чем вы занимаетесь. Я не знаю только, с какой целью вы занимаетесь гимнастическими упражнениями и получили ли на это соответствующее разрешение?

Как видно, слова про «тяжкое государственное преступление» произвели нужное впечатление на хозяина квартиры: на щеках у него выступили красные пятна, он утратил свою невозмутимость, начал нервничать; а к этому Углов и стремился.

– Вы изволили говорить о цели наших занятий, – сказал учитель. – Цель, на мой взгляд, ясная: укрепление здоровья, увеличение мышечной силы. Знаете, как говорили древние: «В здоровом теле – здоровый дух»… Петербург, как вы знаете, город не слишком полезный для здоровья. Лихорадка, чахотка, а в последнее время еще и инфлуэнца… Вот мы и поднимаем гири. А что касается разрешения, то я решительно не понимаю, зачем оно требуется в этом случае. И у кого такое разрешение прикажете получать?

– В полиции, где же еще! – все так же решительно отвечал Углов. – А что касается латинской поговорки… Почем я знаю, зачем вы укрепляете мышцы? Только ли для борьбы с чахоткой или еще и для борьбы с правительством? Опять же, у вас вместе с мужчинами занимается и особа женского пола. А это можно рассматривать как нарушение морали. Церковь, знаете, ваших занятий не одобрит!

Статский советник ожидал, что после этой его тирады учитель окончательно стушуется, и его, что называется, можно будет брать голыми руками и переходить к основной части визита – допросу письмоводителя Ласточкина. Однако вышло иначе. Лицо у него покраснело еще сильнее, Алексей Булыгин дернул подбородком и произнес:

– Церковь не одобрит, говорите? Это верно. Мне и так уже протоиерей отец Гавриил, что преподает у нас закон Божий, пенял, что я на своих уроках не делаю ссылок на Священное Писание и что цитирую вольнодумцев-энциклопедистов Вольтера и Дидро. Что ж теперь, всю жизнь по струнке ходить, ничего не сметь? Нет уж, увольте! Если и гимнастикой заниматься нельзя, тогда я лучше в Англию уеду! Или в Североамериканские Штаты! Там мне никто не будет указывать, во что верить!

– Ну, в этом вы заблуждаетесь, – заметил статский советник. – Там тоже есть любители указывать и направлять. Впрочем, я не собирался вступать с вами в спор. Извольте позвать сюда всех, кто находится в квартире. Нам нужно всех переписать и допросить.

Хозяин квартиры хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой и направился в другую комнату. Спустя минуту в столовой собрались все участники гимнастических занятий. При виде их Углов едва удержался от улыбки – уж больно странную картину они составляли. Среди мужчин двое были худыми, как и сам хозяин, а один, напротив, отличался завидной полнотой. Полосатое гимнастическое трико делало его похожим на надутый рекламный шарик известной сетевой компании. Худые гости помалкивали, а толстяк говорил почти непрерывно.

– Не понимаю, господа, почему наше скромное собрание привлекло ваше внимание, – заявил он. – Занятие гимнастикой сейчас как раз входит в моду в развитых странах. Я читал, что во Франции этим увлечено все образованное общество, просто поголовно! Мы всего лишь идем в ногу со временем!

Женщины – высокая и статная хозяйка квартиры и тоненькая девушка с остреньким упрямым лицом – были не в трико, а в неком подобии греческих туник, опускавшихся ниже колена, однако не доходивших до пола. И если хозяйка старалась держаться с видом «Я вас не боюсь, и не такое видели», то девушка робела чрезвычайно, просто до слез.

Особое внимание оперативников привлек белокурый молодой человек худощавого телосложения с впалой грудью и внимательным взглядом черных глаз. Очевидно, это и был письмоводитель Степан Ласточкин, за которым они охотились.

Углов дал указание титулярному советнику. Тот уселся за стол и переписал всех присутствующих: имя, фамилию, возраст, род занятий и место проживания. Выяснилось, что они угадали: белокурый оказался Ласточкиным. После этого статский советник заявил:

– Сейчас вы все можете быть свободны. Снимать с вас показания мы будем позже. Но одного участника сборища я попрошу задержаться. Я имею в виду господина Ласточкина. Мы должны задать ему несколько вопросов.

– Я?! – воскликнул письмоводитель. – Но почему? С какой стати?

– Я же сказал: нам нужно задать вам несколько вопросов, – повторил Углов.

После чего, повернувшись к хозяину квартиры, спросил:

– Скажите, господин Булыгин, мы не слишком вас затрудним, если займем на некоторое время одну из ваших комнат? Нам необходимо провести в ней беседу с господином Ласточкиным. Хочу предупредить: если вы откажетесь, нам придется везти вашего друга к нам в управление и снимать с него допрос там.

– Не хотелось бы, конечно, чтобы у меня в доме велись подобные беседы, – произнес учитель. – Но если Степану придется ехать на Гороховую… Нет, уж лучше у меня. Можете занять кабинет.

И он указал на комнату, в которой проходили гимнастические занятия. Ласточкин растерянно обернулся, словно ища поддержки у товарищей, а затем, понурившись, прошел вслед за сыщиками в кабинет.

Привратник Потап Япрынцев не обманул: книг у господина учителя было много. Все стены маленького кабинета были уставлены томами. Были книги не только на русском языке: имелись латинские, французские, немецкие авторы. Дружинин, имевший склонность к собиранию старых книг и посещавший иногда книжные развалы, восхищенно вглядывался в тисненые корешки за стеклами.

Между тем статский советник, не теряя времени, снял со стола все еще стоявшие на нем гири, подвинул стул себе, напротив поставил другой стул, для подозреваемого.

– Садитесь, Ласточкин, разговор предстоит долгий, – сказал он.

После чего, обращаясь к Дружинину, заметил:

– Ты бы тоже садился, может, что-то записать придется. И потом, ты во дворце бывал, можешь кое-что сказать.

Когда все уселись, Углов сказал:

– Итак, господин Ласточкин, с вами беседуют чины жандармского управления. Я статский советник Углов, а это титулярный советник Дружинин. Мы проводим расследование обстоятельств, связанных с кончиной императора Николая Павловича. Теперь понятно, почему мы интересуемся именно вами?