Агилару стало любопытно, способен ли он впасть в такое состояние. Самоосознание не оставляло его с самого детства – результат ожогов и понимания, что, куда бы он ни пошел, все взгляды будут только на него. А танцоры перед ним забыли о самоосознании напрочь. Они знали, что выглядят хорошо, но им было наплевать, кто смотрит. Может, это качество даруется только красивым.

Пока он предавался раздумьям, Ла Кика и Меткач перешли на площадку. И с ходу отдались танцу, удостаиваясь кивков и улыбок женщин, которые могли сойти с обложек или разворотов журналов. Но едва выдав эти безмолвные знаки признания, их тут же дезавуировали; глаза закрывались снова, или взгляд становился пустым, остекленевшим, будто говоря: «Пожалуйста, танцуй возле меня сколько угодно, но ты танцуешь не со мной».

«Смахивает на форменный отказ», – подумал Агилар. С другой стороны, и хулы никакой. Осушив свой бокал, он объявил:

– Я тоже танцевать.

– Иду, – поддержал Хайро.

Курок, Лион и Эскобар остались за столом, довольствуясь пока выпивкой и наблюдением. Агилар и Хайро подошли к краю танцпола. Тут было как-то жарче, душнее, громче, от басовых нот, вздымающихся от пола, у Агилара заныли зубы. Он начал подергивать головой, подлаживаясь под ритм, потом стал двигать руками, а потом отдался музыке целиком. Потерял из виду Хайро, да и всех остальных. Пробираясь в глубь толпы, наталкивался на людей, и они натыкались на него, и каждому даровалось прощение мимолетной улыбкой или кивком. Пышная брюнетка встретилась с Агиларом взглядом и с минуту повторяла его па, а потом отвернулась.

Песня сменялась песней без перерыва. Он не узнавал ни одну, но это было несущественно. Здесь главенствовал ритм, здесь надо было дать музыке захватить контроль над ногами, руками и торсом. Она была достаточно громкой, чтобы изгнать из рассудка большинство сознательных мыслей, а алкоголь, поглощенный днем и вечером, помог разделаться с остальными. Агилар даже не заметил, как от самоосознания не осталось и следа. Может, он и выставил себя дураком, пытаясь затесаться среди этих красивых людей со своей ягуаровой шкурой и не зная ни одного правильного танцевального па. Ему было наплевать. Он здесь, он жив, у него есть плоть, кровь и мышцы, энергия и амбиции, силы, страхи и слабости, но он един с музыкой и с телами, движущимися вокруг него.

И ощутил, что почти гипнотические чары разлетелись вдребезги, когда увидел, как молодая женщина в облегающем платье открывает какой-то медальон, на тонкой цепочке висящий у нее на шее. Поднесла его к правой ноздре, закрыв левую большим пальцем, и потянула носом. На миг словно ушла в себя, а потом, почти в забытьи, закрыла медальон и расплылась в широкой ухмылке. Она продолжала танцевать, но вцепилась в ближайшего парня – Агилар не мог понять, вместе ли они, но парень принял ее заигрывание с улыбкой – и прижалась к нему всем телом.

Кокаин.

Дома он почти ни разу не видел, как его употребляют. Само собой, кокаин находит надежный сбыт, но не среди знакомых ему людей. К употреблению своими людьми Эскобар относится неодобрительно: каждый вынюханный грамм – грамм непроданный. Насколько Агилару было известно, сам Эскобар ни разу даже не притронулся к порошку, сделавшему его миллиардером. Да и Агилар тоже.

И как только осознал это, стал подмечать все больше и больше. Если люди трогают ноздри, дошло до него, то потому, что только что приняли дозу. У хостессы не было насморка, она просто нюхнула как раз перед их приходом, а может, пока вела их к столику. Танцующие держали небольшие емкости с порошком в карманах и угощали окружающих или нюхали в одиночку.

Этими танцорами двигала не музыка. Не общность, не секс – хоть он и наверняка входит в уравнение – и не свобода. Это кокс, и подавляющую его часть доставил в Майами Пабло Эскобар. Не потому ли он сидит там, будто победоносный завоеватель? Знает ли он, что его продукт тут повсюду, что, если все эти табакерки, флаконы и емкости открыть разом, разыграется настоящая метель?

И вдруг танцевать Агилару расхотелось. Он ощутил позыв уйти с танцпола, но не обратно к Эскобару; это обождет. Ему нужно было помочиться, так что, прикинув на глазок, где тут туалеты, он двинулся в том направлении. Проложить путь среди тел удалось не сразу, но достаточно быстро он оказался в тесном, тускло освещенном коридоре. Несколько человек прислонились к стенам – наверно, отдыхая от танцев или дожидаясь своей очереди. В их числе была девушка более чем непревзойденной красоты, с фигурой, которая удостоилась бы центрального разворота в любом порножурнале, какие Агилар только видел. Когда он протискивался мимо, она изобразила тусклую улыбочку.

В мужском туалете парень в обтягивающих штанах и открытой рубашке, склонившись к узкой стальной столешнице, обрамлявшей раковину, втягивал носом толстые белые дорожки через скрученную в трубочку долларовую купюру. Другие стояли у писсуаров, в том числе один, упиравшийся рукой в стену и повесивший голову на грудь, словно засыпая на ходу.

– Оставь и мне чутка, Никки, – попросил он.

Парень у раковины насыпал на столешницу еще порошка и бритвенным лезвием разделил его на прямые дорожки. Когда он отдал купюру приятелю, Агилар увидел, что это сто долларов, а не один.

– Весь твой, – сказал второй, указав головой на писсуар.

Заняв его место, Агилар расстегнул молнию. Позади него послышалось громкое сопение, а потом:

– Черт, да, так лучше.

Когда Агилар закончил, у остальных писсуаров уже стояли другие, а кто-то ждал в очереди. Пара человек шмыгали носами или терли их. Агилар подумал, что отныне и впредь подобные действия для него всегда будут ассоциироваться с употреблением кокаина.

Когда он вышел в тесный коридор, замеченная им прежде женщина еще стояла там. Обернулась к мужскому туалету и, завидев его приближение, с проступившей на губах застенчивой улыбкой отделилась от стены, отчасти преградив ему путь.

– Приветики, – сказала.

– Привет.

– Ой, какой милый акцент! Ты откуда?

– Я колумбиец, – ответил Агилар.

Она с прищуром надула губы.

– О-о-о, загадочная Колумбия! Ты гангстер? Какой-нибудь наркобарон? – она засмеялась над собственной шуткой, и Агилар к ней присоединился.

– Ничего другого тебе в голову не приходит, когда ты слышишь о Колумбии? – спросил он. – У нас великая культура. Писатели, художники, инженеры, архитекторы – все, что и у вас здесь.

– Я просто подначивала, – вцепилась она в его руку. – Ну извини. Просто подумала, что ты милый, и хотела познакомиться.

– Милый? – эхом откликнулся он. – Я?

– В смысле привлекательный. – Она захлопала ресницами, малость слишком нарочито, подумал он. Если она флиртует, то не очень-то умело. Может, ей никогда и не приходилось, с таким-то лицом и телом.

– Ты слепая. Красивая, но слепая.

Она стиснула его руку крепче.

– Нет, не слепая. Может, найдем какое-нибудь тихое местечко и узнаем друг друга поближе?