Верекер в выгоревшей розовой ризе поднялся в алтарь, сложил руки и начал мессу:

— Признаюсь перед Всевышним Господом и перед вами, братья и сестры мои, что я грешил по собственной вине.

Он ударил себя в грудь и запел гимн, и Девлин, чувствуя, что Молли Прайор скосила глаза под полями шляпы, чтобы наблюдать за ним, просто из озорства тоже запел, прося Святую Марию, Вечную Девственницу, всех ангелов, святых и остальных прихожан молиться за него Господу Богу нашему.

Когда Молли опускалась на колени на подушечку, движения ее были медленными и юбку она подняла дюймов на шесть выше, чем следует. Ему пришлось подавить смех, видя эту притворную скромность. Но скоро он отрезвел, заметив сумасшедшие глаза Артура Сеймура, сверкающие в темноте с дальнего ряда.

Когда служба окончилась, Девлин вышел первым. Он сидел на мотоцикле и готов был ехать, когда услышал ее голос:

— Мистер Девлин, минуточку.

Он повернулся. Она спешила к нему, держа над головой зонтик, ее мать шла следом в нескольких ярдах от нее.

— Не спешите уезжать, — попросила Молли. — Вы что, стесняетесь или как?

— Чертовски рад, что пришел, — ответил Девлин.

Покраснела она или нет, понять было нельзя, потому что уже темнело.

— Это моя мама, — сказала Молли, — а это мистер Девлин.

— Я о вас все знаю, — сказала миссис Прайор. — Если что нужно, вы только скажите. Мужчине одному трудно.

— Мы подумали, что, может, вы захотите выпить с нами чаю, — сказала ему Молли.

В этот момент он увидел Артура Сеймура, стоящего около покойницкой и бросающего на них грозные взгляды. Девлин сказал:

— Очень любезно с вашей стороны, но, по правде говоря я немного не в форме.

Миссис Прайор дотронулась до него:

— Господи спаси, да вы же промокли насквозь. Немедленно домой и в горячую ванну. Так и умереть недолго.

— Она права, — яростно произнесла Молли, — поезжайте немедленно и смотрите сделайте, как она велит.

Девлин нажал на стартер.

— Спаси меня, боже, от этой чудовищной команды баб, — сказал он про себя, уезжая.

Принять ванну было невозможно. Слишком много времени надо было потратить, чтобы нагреть котел воды за кухней. Он разжег громадный костер в огромном каменном очаге, разделся, быстро растерся полотенцем и снова надел синюю фланелевую рубаху и темные шерстяные штаны.

Девлин проголодался, но чувствовал себя слишком усталым, чтобы готовить еду, поэтому взял стакан, бутылку виски, которую ему дал Гарвальд, и одну из своих книг. Он уселся в старое кресло, протянул ноги к очагу и стал читать. Прошел, возможно, час, когда холодный ветер легко коснулся его спины и шеи. Он не слышал, как скрипнула дверь, но знал, что Молли здесь.

— Ты что так долго? — спросил он, не поворачивая головы.

— Очень умно. А я-то думала, что вы поведете себя лучше, после того как я прошла милю с четвертью по залитым водой полям, в темноте, чтобы принести вам ужин.

Молли подошла к огню. На ней был старый плащ, высокие кожаные сапоги, на голове шаль, в руке корзинка:

— Картофельная запеканка с мясом, но, я думаю, вы уже поели?

Он громко застонал:

— Хватит болтать. Ставь ее на огонь побыстрее.

Молли поставила корзинку, стянула сапоги и расстегнула плащ. Под ним было цветастое платье. Она сняла шаль и встряхнула волосами:

— Так-то лучше. Ты что читаешь?

Он протянул ей книгу:

— Стихи слепого ирландца по имени Рафтери, который жил давным-давно.

Молли взглянула на текст при свете огня:

— Но мне непонятно, это на иностранном языке.

— Ирландском, — сказал он. — Язык королей… — Он взял у нее книгу и прочел несколько строк по-ирландски, затем перевел:

…Теперь, весной, день становится длиннее,

В праздник святой Бриджиты поднимется мой парус,

И поскольку путешествие мое — вещь решенная,

Шаг мой станет крепче,

Пока я снова не окажусь на равнинах Мейо…

— Прекрасно, правда, прекрасно. — Она опустилась на камышовый коврик рядом с ним и прислонилась к креслу. Ее левая рука коснулась его руки. — Ты оттуда родом, из этого Мейо?

— Нет, — сказал Девлин, с трудом сохраняя спокойствие. — Я родился гораздо севернее, но Рафтери все правильно сказал.

— Лайам — это тоже по-ирландски?

— Да, мэм.

— Что это значит?

— Уильям.

Она нахмурилась:

— Нет, мне больше нравится Лайам. Знаешь, Уильям — это так обычно.

Девлин продолжал держать книгу в левой руке, а правой ухватил ее за волосы:

— Иисус, Иосиф и Мария, помогите мне.

— А это что значит? — невинно спросила она.

— Это значит, дорогая моя девочка, что, если ты немедленно не снимешь запеканку с огня и не положишь ее на тарелку, я за себя не отвечаю.

Она вдруг рассмеялась глубоким грудным смехом и на мгновение положила голову ему на колени.

— О, ты мне так нравишься. Ты знаешь это? Вы мне понравились с первого момента, когда я увидела вас, мистер Девлин, сэр, верхом на мотоцикле у трактира.

Он застонал, закрыв глаза, а она вскочила, оправила юбку и вытащила запеканку из очага.

Он провожал ее домой через поле. Дождь прекратился, тучи рассеялись, оставив чистое небо с горящими звездами. Ветер был холодным и свистел между деревьями так, что сыпались ветки. На плече у Девлина была двустволка, левой рукой он поддерживал Молли.

После ужина они немного поговорили. Молли заставила Девлина читать стихи и сидела, прислонившись к нему, положив ногу на ногу. Все было куда хуже, чем он воображал, и совсем не укладывалось в его планы. В его распоряжении было три недели — и все, и за это время предстояло сделать много дел, так что отвлекаться было нельзя.

Они дошли до забора фермы и остановились у ворот.

— Я вот думала. Если у тебя нет других дел, не мог бы ты мне в сарае в среду днем? Некоторые машины надо укрыть на зиму. Это тяжеловато нам с мамой. Ты мог бы с нами пообедать.

Отказаться было бы неучтиво.

— Почему ж нет? — сказал он.

Она обняла его за шею, наклонила его лицо и поцеловала со страстной, неопытной настойчивостью, невероятно трогательной. Она была надушена цветочными духами, резкими и сладкими, единственными, возможно, которые она могла себе позволить. Ему суждено было помнить этот запах до конца своих дней.

Молли прижалась к Девлину, и он нежно сказал ей на ухо:

— Тебе семнадцать, а мне уже все стариковские тридцать пять. Ты об этом подумала?