– Что это? – спросил парень, поднимаясь на ноги.

– Аааа, – равнодушно протянула медсестра. – Это ее «сокровища».

– Что за сокровища?

– Да по сути, хлам. Ее же, бедную, удар прямо в школе хватил, где она практику проходила. Прямо на уроке, представляете? В Третьей больнице, куда ее привезли, врачи решили, что дело глухое, и отправили ее к нам в Наровчат. По месту прописки пациентки. С ней и все ее пожитки привезли. А там что? Тетрадки какие-то и вот эта коробка из-под чая. Тетрадки, сестры говорили, назад в школу отправили… а может, и выкинули просто. А эту свою коробку она отдавать отказалась, мычала, бомкала, из рук даже поначалу не выпускала. Ну, потом отошла маленько, но в сознание полностью так и не пришла. Так и жила тут при больнице, вон во флигельке – помогала как могла, убиралась, ее и выгонять-то некуда, а потом и слегла. А эта коробка так и хранится при ней.

Пока медсестра рассказывала, Дмитрий Николаевич подошел к Роману и заглянул через плечо. Парень снял с коробки крышку, и гости увидели, какие сокровища так долго оберегала Инесса Октябрева: старый алюминиевый крестик, прядку светло-русых волос, перевязанных красной ниткой, и зеленую пластинку непонятного металла размером с пятирублевую монету.

– Бом. Бом, – с нажимом произнесла старушка, и Волкогонов наклонился к ней, показывая содержимое чайной коробки. Трясущимися пальцами бывшая учительница с трудом извлекла оттуда чешуйку и крепко сжала ее в ладони, все время приговаривая свое «бом-бом».

Между тем медсестра пояснила:

– Насколько я знаю, крестик ее тетка принесла, вскорости после того как Ирина Сергеевна поступила. Сказала – это ее крестильный. Все надеялась, что он поможет племяннице. Да куда там! Старики говорили, та только головой махала и повторяла эти свои «бомы».

– А это что? – Волкогонов указал на руку Октябревой, в которой она держала непонятную чешуйку.

– Да шут его знает. Вроде бы в руке у нее зажато было, когда удар хватил. И так она эту штуковину и сжимала, пока кое-как уже здесь ей пальцы не разжали. Хотели выбросить, но она сильно волноваться стала, кричать. Так что положили ее ко всему остальному барахлу в коробку – так и хранится… А волосы неведомо чьи. Может, ее, а может, и нет. Я-то ее уже седой застала, так что не знаю.

Последние объяснения Роман уже не слушал. Ему показалось, что он догадался, что это за зеленая чешуйка, которую так берегла старушка. Он снова к ней повернулся, заглянул в глаза и подставил коробку.

– Вы можете мне ее отдать, – тихо проговорил парень, и, к огромному удивлению медсестры, старушка с готовностью положила туда свое сокровище, а на глазах у нее выступили слезы.

– Бом, – еще раз повторила она и без сил откинулась на подушку.

– Теперь-то, наверное, уж точно все, – кивнул Дмитрий Николаевич, переводя взгляд с притихшей Октябревой на Романа, коробку в его руках и обратно. Он чувствовал, что в последние пару минут произошло что-то важное, но пока не понимал, что именно. Ясно было одно – здесь они сделали все, что могли. – Пора возвращаться домой.

– Ага, – согласился Волкогонов, явно погрузившись в какие-то свои мысли, и пошел к выходу.

– Бахилы не забудьте снять, – деловито бросила им в коридоре медсестра и, закрыв дверь в палату, отправилась по своим делам.

По дороге назад в Пензу Дмитрий Николаевич был задумчив и как никогда сосредоточен. Он следил за дорогой, но делал это на автомате опытного водителя, а мысли его витали где-то далеко. Из магнитолы доносилась тихая музыка, а на заднем сиденье Роман что-то сосредоточенно вырезал и клеил. Ножницы он, похоже, стянул в регистратуре больницы, но отчитывать его сейчас Инюшкин совершенно не хотел. Ему нужно было подумать над дальнейшим планом действий. Но никакого плана не было – он совершенно не представлял, что делать. И что они вообще МОГУТ сделать.

По дороге, обгоняя машину, несся порывистый ветер. Он не давал снежинкам упасть на землю, увлекая их в бешеном танце. Поэтому из-за плохой видимости приходилось ехать медленно и осторожно, хотя других автомобилей на трассе не попадалось. В салон, невзирая на работающий обогреватель, беспрепятственно пробирался холод. Он подстегивал посильнее вдавить педаль газа и побыстрее добраться до дома, но ледяная корка на асфальте не позволяла это сделать даже с зимней резиной.

В сообщении прогноза погоды передали, что температура опустилась еще ниже, установив новый рекорд – минус сорок два градуса.

– Тебя до дома подкинуть? – спросил Инюшкин, пытаясь в зеркале заднего вида поймать взгляд Романа.

– Нет. Надо на Советскую площадь ехать.

– Зачем?

– Там все началось. Поэтому там и закончится… Я надеюсь.

Дмитрий Николаевич непонимающе нахмурился:

– Ты о чем?

– Когда приедем, я все расскажу, – пообещал парень и вернулся к своей аппликации.

Инюшкин фыркнул, но потом подумал, что, возможно, у Волкогонова есть план, которого нет у него. А так как они уже въехали в город и до площади осталось совсем недалеко, можно было и потерпеть с расспросами.

Советская, бывшая Соборная, площадь продувалась ветром со всех сторон. Путникам с трудом удалось открыть дверцы машины и выбраться наружу. Но как только они это сделали, то тут же пожалели – мороз стоял зверский и кругом бушевала сумасшедшая метель, иссекая щеки плеткой-семихвосткой. Ничего подобного ни Инюшкин, ни Волкогонов раньше не видели.

– Ай! – вскрикнул Роман, схватившись за щеку. Когда он взглянул на свою перчатку, было на ней пятнышко крови – ветер нес льдинки и снег с такой скоростью, что они ранили кожу. – Ничего себе!

– Что мы здесь делаем? – попытался перекричать завывание ветра Дмитрий Николаевич. – Надо уезжать как можно скорее.

Когда он говорил, сосульки, в которые превратилась его борода, смешно дергались, но смеяться над этим было некому.

– Нам туда, – махнул рукой Роман и двинулся в ту сторону, где сквозь бешеную вьюгу метрах в десяти от него смутно проступали очертания недостроенного Спасского собора и высокой башни колокольни.

Собор начали восстанавливать несколько лет назад, но пока полностью отстроили только колокольню. Остальное здание все еще напоминало скелет какого-то доисторического чудовища, прячущийся за частоколом строительных лесов. Однако колокол уже висел на своем месте – в него даже несколько раз звонили, когда по благословению пензенского митрополита установили наверху золотой шпиль.

Пробравшись сквозь дыру в заборе, который огораживал строительную площадку, Волкогонов направился к небольшой двери, через которую можно было попасть внутрь собора. Он не оглядывался – парень был уверен, что Дмитрий Николаевич идет следом.

Выяснять, что Роман хочет сделать и как, времени не было – жуткая метель практически сбивала с ног. С трудом получалось просто идти, не то что разговаривать. Поэтому Инюшкин старался не терять своего ученика из виду и упорно продирался за ним сквозь снежную бурю.