Палестинцы многим готовы пожертвовать, сказал Арафат, но им надо как минимум сохранить лицо. Им нужен символ возвращения в покинутые места. Не только получить государство вне согласованных границ, но и вернуться куда-то внутри.

Лифта – крохотная деревушка, ее очень просто будет восстановить, Израилю легче легкого будет абсорбировать ее население; но для арабов это жемчужина, потеря которой разбила им сердца.

О чем, как не об этом, может вспоминать сейчас Рути, стоя среди пустых каменных строений по обе стороны ущелья?

Под конец той встречи, под конец той трапезы Рути принесла им на блюде фету и арбуз. Соленое и сладкое – любимое сочетание Генерала до той поры, когда началась его бесконечная кончина.

Он открыто заартачился, услышав, чего хочет Арафат. Генерал был готов поступиться при обмене даже большей территорией, менее отдаленными участками. Был готов разговаривать о возвращении в Израиль большего числа арабских беженцев – но не в Лифту, куда-нибудь еще, подальше.

И тут-то Арафат повернулся к ней. Прикоснулся ладонью к ее руке, как будто Рути все время тоже участвовала в разговоре.

– Ведь правда же, она красивая, наша Лифта? Вы наверняка видели.

– Видела, – ответила она. Ответила не на иврите и не на английском, а по-арабски, и Арафат улыбнулся. – Да, она красивая, – сказала Рути и поставила блюдо перед мужчинами.

По этому пункту они не были согласны. Оба повторяли, что хотят компромисса, но насчет Лифты оба уперлись.

– Право возвращения, – сказал Арафат. – Домов там немного, они уже построены, стоят пустые у подножия Иерусалима, в низком месте. Если вдруг опять дойдет до войны, у вас будет преимущество высоты, выгодное положение.

– Это не подножие города, а верх Израиля, и вы это знаете. Иерусалим – голова еврейства, а Лифта находится у его горла.

Генерал приложил палец к своей шее, и ему не понадобилось усиливать эффект, делая поперечное движение.

– Отдайте ее нам, – сказал Арафат. – Она наша. По-хорошему нам и просить бы не следовало то, что нам принадлежит.

– Была бы ваша, – возразил Генерал, – вы не пришли бы с просьбой к моей двери.

2014. Граница с Газой (со стороны Израиля)

Не следует говорить близкому человеку то, что останется, не уйдет, не улетучится. В последний раз, когда виделась с возлюбленным, она жестоко его обидела.

Они ужинали в Амстердаме, и он сказал ей, что летит оттуда прямо в Газу. Его отправляют эмиссаром с задачей положить конец внутрипалестинским распрям. Ему надо организовать сделку, отличную от той, которой они оба посвятили свою жизнь. Картографу надлежит добиться прочного мира между палестинцами и палестинцами, между ФАТХ и ХАМАС.

Когда он сообщил ей об этом, она произнесла-таки слово на букву «т», которое прежде в их разговорах никогда не звучало. Она обеспокоилась из-за его безопасности на разных фронтах и, кажется, прямо назвала ХАМАС – весь скопом, и политическое, и военное крыло – террористами.

Вдруг дело примет скверный оборот? Вот и все, что она хотела ему сказать. Вдруг его арестуют в Газе и посадят в одну из тамошних тюрем? Вдруг Израиль не позволит ему покинуть Газу?

– Они не хотят получить ХАМАС как третьего партнера в переговорах, – сказала она ему. – Ты играешь с огнем, они плохо к этому отнесутся.

Она до сих пор ощущает силу его злости, этой сжатой внутри него стальной пружины.

Чуть погодя, овладев собой, он сказал ей в ответ:

– Они, как ты знаешь, это ты.

Она знала это, очень хорошо знала. В прошлом тайный агент, сейчас она как член группы от нацбезопасности участвовала в разработке израильско-палестинского договора, который так до сих пор и не был подписан. Потому-то она и высказалась так бестактно, предостерегая его.

Она была права, конечно. Они оба были правы, каждый по-своему. И, когда он окончил первый раунд своих переговоров и попытался покинуть Газу, израильтяне посмеялись над его дипломатическим статусом и забрали у него бумаги. Так он и остается в Газе до сего дня. Но что он сделал, ее мужчина, ее картограф! У него вышло. Они не выпустили его, он продолжал трудиться в Газе, и Израиль получил ровно противоположное желаемому – хафух аль хафух, – как всегда бывает в этом регионе. С чем боролись, на то и напоролись.

На это ушел год – год их разлуки, год, когда он работал день и ночь. Он добился наконец того, что было создано палестинское правительство национального единства[22]. И что хорошего это достижение даст Газе? Зачем ей этот прогресс, если израильтяне – «они», которые не что иное, как она, Шира, – вторгнутся и разнесут вдребезги то, что построено?

Обратно после того ужина она молча шла рядом с ним, давая ему время остыть, успокоиться. Дожидалась взвешенного отклика, проходящего обычный для него громадный путь наружу из глубины его сдержанного, немногословного «я».

Наконец картограф остановился и повернулся к ней. Она знала, что он таких вещей не замечает, но они стояли на середине маленького мостика. Он собирался, она была уверена, сказать что-то мрачное, и ему даже в голову не приходило, что это место лучше подходит для предложения руки и сердца.

– Как бы то ни было, я лечу, – проговорил он. – Одобряешь ты или нет.

Этот мостик она видит мысленно, когда, тоскуя по картографу, сидит сейчас одна в своем домике. За то, что он тогда сказал, она цепляется, хотя вначале не знала, как его понимать.

– Нечего и надеяться, – промолвил он, неимоверно печальный на вид. – Они непреодолимы, наши трудности.

– Наши с тобой трудности? – спросила она, уже сокрушаясь. – Или наших с вашими?

– Не знаю, стоит ли дальше тратить силы, – сказал он, и Шира, проследив за его взглядом, посмотрела на черную зеркальную воду канала. Она чувствовала, что вот-вот сорвется.

– Тратить на меня или тратить на нас? Ты о двух людях говоришь или о двух народах? В чем ты отчаялся?

– На вас, на израильтян, – сказал он, беря ее руки в свои. У него и в мыслях не было того, чего она боялась. – При Биби мы никуда не продвинемся, а власть он не потеряет никогда. Нам пора соединить силы. ФАТХ плюс ХАМАС. Забыть про Израиль и достичь собственного единства. Может быть, правильнее будет сначала отремонтировать свой собственный дом.

Просто даже при мысли об этом ей стыдно сейчас – стыдно, что облегчение было настолько глубоким. Чистейший эгоизм – цепляться за такое. Каким счастьем было услышать от своего картографа, что он по-прежнему любит ее, что веру он утратил всего-навсего в совместное будущее двух народов!

2014. Секретный объект (пустыня Негев)