Думая об этом, она отправляется в ту же сторону, куда поехала девушка. Дорожка ведет ее к западному краю кибуца, и Шира следует по ней до самого пограничного ограждения. Шира глядит сквозь него на второе такое же, отделенное грунтовой проезжей полосой, и смотрит дальше – туда, где начинается Газа.

Между этими двумя сетчатыми заборами – между ней и ее картографом, – погромыхивая, движется израильский военный джип. Солдаты кажутся Шире скорее группой пленников, помещенных в клетку, чем пограничным патрулем.

Парни на задних сиденьях машут Шире, медленно проезжая мимо, – или, вернее, мысленно отмечает она, дружески приподнимают автоматы. Шира машет им в ответ, жалея, что не может сказать им, какое славное дело они делают. И еще она жалеет, что не может шепнуть им на ухо секрет. Ей хочется сообщить им, что они упускают кое-что важное.

Они продвигаются вперед, несгибаемые, бдительные, зорко следя за всем, что происходит по обе стороны от их пыльной трассы.

А под ними, Шира знает, проходят тоннели.

2002. Секретный объект (пустыня Негев)

Это было после его захвата и транспортировки. После того, как он – живой груз – проделал весь путь по Средиземному морю. После тех дней, когда цепи принуждали его стоять и он жизнь бы отдал за возможность сесть, и после новых дней, когда его заставляли сидеть и он мечтал о цепях. После допросов, вынудивших его признаться в совершенном, и после новых допросов, когда он признался в том, чего и в мыслях не имел. После всего этого заключенному Z позволили поспать, а затем его переместили еще раз.

В новой камере было тихо. Он сидел там со связанными за спиной руками, с мешком на голове, который и ослеплял, и душил. Он старался дышать тише, чтобы услышать что-нибудь кроме своего дыхания. Пытался уловить хоть какой-то звук извне.

Время шло. Z был уверен, что позади уже много часов. Что бы его сейчас ни ждало, думал он, это, должно быть, какой-никакой, но конец пути. Теперь ему дадут встретиться с адвокатом. Теперь ему позволят позвонить безумно встревоженной маме. Он претерпит положенный ему публичный позор. А затем начнется отсчет дней и лет, возмещающих гигантский долг обществу, который, сочтут они, на нем висит.

Когда он осознал, что ничего не меняется. Когда он подумал, что умрет от жажды и голода. Когда он предположил, что это не камера вовсе, что он уже приговорен к жестокой, необычной казни и его погребли заживо, – вот когда он услышал, как открывается дверь. Вот когда к нему впервые вошел охранник.

Этому воспоминанию, признаёт заключенный Z, он, возможно, добавил окраски, добавил мрачности задним числом – и все же он глубоко убежден, что понял главное сразу. Понял по одному лишь звуку тяжелых шагов, по первому эху, прозвучавшему в камере, по походке вошедшего, по промежутку между его появлением и действием. Было во всем этом нечто такое, что уже содержало в себе всю безнадежность его положения.

Он понял: то, что он представлял себе как некий конец, на самом деле лишь отправная точка, непреходящее начало.

Он чувствовал, что охранник стоит в камере. Он чувствовал, что охранник стоит прямо над ним. Слов никаких сказано не было. Прикосновений не было. Даже хорошего, нежного тычка под ребра.

А затем – внезапный, бесхитростный переход из одной реальности в следующую. Сокольничий протянул руку и стянул колпак с головы птицы.

Заключенный Z так и не может избавиться от этой мучительной картины. От первого мгновения в камере, когда он переместился из одной тьмы в другую.

2014. Граница с Газой (со стороны Израиля)

Ох, как она скучает по нему, по человеку с другой стороны ограждения. Где-то там, среди двух миллионов сородичей, застрял ее картограф, невероятная любовь ее жизни. Если бы Шира знала, когда впервые на него посмотрела, чтоˆ это будет за ожидание, она не позволила бы себе мечтать о новой встрече.

Потом ее разбирает смех. Да ну его на хер, этот первый взгляд, лучше вспомнить их первый раз в постели. Что-то невозможное, немыслимое.

Она и сейчас не может поверить. Приключенческая жилка всегда в ней была, но такая спонтанность – дело другое. Как бы то ни было, вдруг – его, как магнитом, тянет к ней, ее к нему, и вот уже они, противники, борются в гостиничной кровати.

Потом оба под душ, и там новый секс, а пара напустили столько, что стало страшно за обои. Она отправила его обратно в спальню и пришла к нему из ванной с полотенцем на голове. Ее картограф лежал поверх постельного белья, улыбаясь до ушей.

– Вот почему те, кто не хочет мира, не хотят его, – сказал он на безупречном иврите. – Как только мы узнаˆем друг друга…

Он не договорил: Шира легла на него и укусила за кончик носа.

– Да, – согласилась она. – Дай нам волю, и что начнется… Не взаимно гарантированное уничтожение, а взаимно гарантированный разврат.

Она сбросила полотенце на пол, повернулась, приникла к нему спиной, и он вздрогнул, когда ее мокрые кудри коснулись его кожи. Он обнял ее, и они оба подняли глаза к стеклянному сооружению музейного вида, свисавшему с потолка. Он не поскупился, снимая номер для их свидания.

Не разжимая объятий, картограф таким тоном, каким говорят, желая познакомиться получше, произнес:

– Я предполагаю, ты шпионка, верно?

Она схватила подушку и хорошенько его ею ударила.

– Ты все время, пока мы трахались, про это думал?

– Из того, что я сторонник мира с евреями, не следует, что я полный идиот.

– Ты сделал вывод на том основании, что я в израильской делегации и сплю с противником? А ты в курсе, что ты, член палестинской делегации, спишь со мной?

– Это не ответ, – сказал картограф, беря ее ладонь и нежно пожимая.

– А твой вопрос не был вопросом. Ты его сформулировал как обвинение.

– Не сомневаюсь, что ты можешь повторить его дословно. И я убежден, что ты помнишь номера всех машин, припаркованных внизу.

– Весь фокус в том, чтобы найти машины, которые выделяются, – сказала она. – Иначе слишком многое нужно держать в памяти.

– Это признание?

– Это я дурачусь вместо того, чтобы расстраиваться. И, шпионка я или нет, я не верю, что ты спрашиваешь из-за моей наблюдательности.

– А может, я из-за того спрашиваю, что ты в группе советников от нацбезопасности? У всех вас в этой группе очень похожий расплывчатый послужной список в дипорганах. Вы самые подозрительные люди за столом переговоров.

– А ты-то сам? Как ты начал рисовать границы и вести переговоры о рубежах? Какую картографическую школу окончил? Много уже стран сформировал? – Она надавила на его пальцы ноги своими. – У каждого на этих переговорах есть собственное прошлое.

– Я защищал и защищаю интересы нашего народа. Чтобы добиться чего-то для нас, всегда надо вначале сделать что-то для вас. Вот из-за чего меня включили в делегацию. Я хорошо умею торговаться с евреями.