Головы она не поднимала, потом голос ее прозвучал так неожиданно, что я чуть не подпрыгнул:

— Конт, мощное биение вашего сердца слышно и в соседнем зале.

Я пробормотал:

— Что у вас за стены… Хотите, пришлю каменщиков, пусть добавят хотя бы ряд кирпичей? Можно два, только скажите.

Она медленно подняла голову, строгие глаза сейчас наполнены такой печалью, что я сделал шаг и, оказавшись рядом, преклонил колено.

— Ваше Величество! Я, как ваш вассал… только скажите! Я не могу видеть, как вас что-то печалит на этом свете!

— Во многом знании много печали, — произнесла она кротко, — потому это все внутри нас, конт.

— Ваше Величество, — сказал я уже не так пламенно, даже голос приглушил до шепота, — а почему мне сказали, что с вами нельзя разговаривать?

Печаль оставалась в ее глазах, а теперь еще и на губах появилась невеселая улыбка.

— Это… традиция. Древняя традиция.

— Но, — проговорил я, — если ее нарушить, гром не грянет?

Она улыбнулась совсем грустно.

— Разве что внутри нас. Потому нельзя. Но я иногда… Нет, только с вами, конт, а раньше разве что в мыслях. Не знаю почему… Наверное, потому что вы несете нам что-то новое.

Я прошептал:

— Но ревнители традиций против?

Улыбка покинула ее лицо, глаза остались печальными, но вместе с тем и привычно строгими.

— Вы быстро схватываете, конт.

— Жизнь такая, — ответил я. — Если не схватишь, тебя самого схватят. И употребят. В смысле, сожрут с костями. Вот уж не думал, что у эльфов, что и сейчас еще кажутся на одно лицо, могут быть разные мнения.

— Мнения могут, — ответила она, — однако действуем все одинаково.

— Мне всегда муравьи нравились, — согласился я. — Вот уж поистине коллективизм, самоотдача, все мысли только о благе Отечества, ничего личного… Однако, Ваше Величество, раз уж заговорили, может быть…

Она прервала:

— Встаньте, конт. Для вас этот жест достаточно необычен, чувствуется издали. Это перед вами преклоняют колени, так?

Я поднялся, поклонился.

— Ваше Величество, позвольте…

Она и бровью не повела, когда на столе начали появляться хрустальные фужеры из тончайшего стекла изумительной работы, затем хрустальные вазы и вазочки из стекла потолще, уже с умело вырезанными гранями, чтобы выглядели наполненными живым огнем.

Никогда еще я так не старался, как создавая этот парадный столовый сервиз, так и наполняя самым изысканным и нежнейшим, что только пробовал в жизни.

Бесконечно прекрасное лицо Синтифаэль оставалось неподвижным, только красиво вырезанные ноздри геометрически правильного носа пару раз дрогнули, улавливая ароматы не просто незнакомые, а предельно тонкие, изысканные, строгие, без намека на чувственность, а только исполненные предельного артистизма и невероятного изящества.

— Неужели, — проговорила она медленно, чтобы не выдать изумления, присущего простым натурам, — это могут создавать люди?

— Могут и больше, — ответил я честно. — Просто я никогда не увлекался чревоугодием, потому знаю о нем мало.

— Это очень немало, — произнесла она с расстановкой.

— Ваше Величество, — сказал я, — не рискуя предлагать вам блюда из мяса, птицы и рыбы… вдруг вы против, к тому же на ночь это вредно, я ограничился легким десертом. Прошу вас, окажите мне огромную честь, отведав это вот…

Она улыбнулась одними глазами, даже в личных покоях оставаясь королевой, что помнит о своем величии.

— Благодарю вас, конт.

— Это мой долг, — заверил я, — быть полезным королеве всеми своими фибрями. И чужими тоже, я же конт, не что-то беспородное…

Она деликатно брала нежными пальчиками рассыпчатое печенье, пробовала пирожные, я их наготовил хоть и по одной штучке, но с полсотни, столько даже сэр Растер не съест, а потом придвинул к ней изящную вазочку.

— Ваше Величество…

Там высится сказочно прекрасный дворец из мороженого разных сортов; Синтифаэль бросила на меня загадочный взгляд, моментально уловив, что это и есть ее домик, который так любит перестраивать.

— Это тоже пирожное? И его можно… есть?

— Это мороженое, — уточнил я. — Тоже как бы подвид пирожного, только несколько иного склада. Ваше Величество, а как ваши ревнители старых традиций относятся к идее, что эльфы могли бы соприкасаться с людьми… поближе?

Она деликатно подбирала серебряной ложечкой мороженое с краев, где оно подтаяло, словно ведет подкоп сразу со всех сторон, и ответила, не глядя в мою сторону:

— Отрицательно.

— Насколько?

— Абсолютно, — ответила она.

— А вы сказали им, — напомнил я, — что в ряде районов, гм, эльфы даже заходят в города и села людей, чтобы купить нужные им вещи?

Она кивнула, снова не переводя взгляд на меня.

— Они ответили, что те эльфы уже вымирают. Потому и.

— Вымирают, — спросил я, — потому что общаются с людьми?

— Это тоже, — произнесла она. — Хотя, если бы не начали вымирать, не пришли бы к людям. А так вымирание только ускорилось. А мы вот не вымираем! И все потому, что свято храним древние обычаи.

— А с какого момента считать вымирание? — спросил я. — Простите, Ваше Величество, но скажу кощунственную вещь, только не бейте… а если уж очень сильно восхотите, то не по голове… ладно, бейте и по голове, вам все можно, вы ж королева и очень красивая женщина, просто изумительно красивая, таким все можно… Ага, я про вымирание. На мой взгляд, оно у вас уже началось. И давно. Но идет так медленно, что вы привыкли и даже не замечаете, что когда-то эльфы правили всем Великим Эльфийским Лесом, а теперь только огрызком, да и тот простые крестьяне уничтожают, освобождая себе место под пашни и огороды.

Она отложила ложечку и сказала со вздохом:

— Потому и стараются не замечать. Ведь гибель идет не от воинственных королей, а от простого крестьянства. Что может быть постыднее?

— Там в мороженом есть сюрпризы, — сказал я, и она снова взялась за ложечку. — Ваше Величество, если вы за сближение с людьми, которые вами восторгаются, то почему не воспользоваться ситуацией?..

Она качнула головой.

— Я королева.

— Ну?

Она молча взломала шоколадные двери в свой замок, я ждал, наконец произнесла нехотя:

— Я королева, должна хранить традиции.

— А-а-а, — сказал я, — королева царствует, но не управляет?..

Она поднесла ко рту половинку двери, попробовала на вкус, посмаковала необычное блюдо.