как-то эти девятнадцать лет. А вот если лишиться части себя, можно и не выжить.

– Вы ко мне?

Подскочив, я уставилась на доктора – миниатюрную копию Деда Мороза с белой, правда не слишком длинной, бородой. Но, честное слово, он был чуть выше меня, таких мужчин я еще не встречала! И этот человек спасает людей в реанимации? Или он и вправду владеет волшебством, которое вершит круглый год, а не только в новогоднюю ночь?

– Никита Ивашин, – выпалила я. – Как он?

– Стабильно.

Даже безликое слово прозвучало в его устах жизнерадостно, и мне вдруг стало так легко и весело, точно этот забавный человечек пообещал, что Никита будет жить сто лет и мы будем счастливы. Но я не забыла вопрос, который меня мучил:

– А почему его не перевели в отделение?

Он развел руками:

– Мест не было. Чем в коридоре лежать, пусть лучше у нас еще побудет.

Все так просто? А я напридумывала ужасов… Может, и в остальном также – все самое страшное происходит лишь в моем воображении?

В глазах врача появился хитроватый блеск:

– А вы его девушка? Хороший парень. Не ноет, не требует ничего сверх меры. Сильный мужик.

Никита? Он был моим солнышком, но как настоящего мужчину я его не воспринимала… Откуда-то из глубин веков всплыла мудрая пословица: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Мне не хотелось больше плакать. Моя жизнь и так большей частью состояла из скорби… Почему я так боюсь позволить себе радоваться каждому дню? Никита ведь способен подарить мне это. Или я подсела на ощущение боли и готова упиваться ею до конца своих дней? Мама не желала бы мне такого…

Я вбирала каждое слово загадочного полусказочного человека, которому, наверное, приятно было находиться рядом со мной и на время забыть про свой неловкий рост… Поэтому доктор никак не уходил, хотя его наверняка ждали в реанимации, и выуживал из памяти все новые подробности лечения моего друга, который, по его словам, уже шел на поправку. И голос у него был густой, низкий, таким только и произносить: «Здравствуйте, детишки! Девчонки и мальчишки!»

– Спасибо вам! – я произнесла это от души, когда возникла секундная пауза.

У меня и впрямь возникло ощущение пузырящейся радости, точно он вручил мне подарок в блестящей упаковке. Серые глаза его снова заблестели:

– Вам спасибо, что не оставляете такого парня одного!

И внезапно смутился, хотя я была уверена, что для медиков нет «трудных» тем:

– Вы ведь знаете, что у него…

– Нет глаза? Ну конечно.

Его щеки залоснились от удовольствия:

– Другую девушку увечье отпугнуло бы, пожалуй. Но вы не из тех, я вижу.

– Уж это точно не имеет значения!

Не знаю, что доктор уловил в моем тоне, но взгляд его неожиданно стал серьезным:

– Таких сейчас один на миллион. Я навидался всяких… Не потеряйте его. Знаете, моя милая, порой чудо кажется простеньким, но оно способно спасти жизнь. Врач, оказавшийся в одном самолете с человеком, у которого случился приступ… Глоток воды в чаше цветка в пустынном оазисе… Ну, в таком духе!

«Никита – мой глоток воды?» – Я не произнесла этого вслух. Только заметила:

– Глоток воды не растянешь надолго.

– Это если относиться к нему просто как к воде. А если воспринять как возможность, посланную свыше, тогда откроется второе дыхание.

Теплые пальцы тронули мой локоть, но я не вздрогнула, таким естественным показалось это прикосновение. Он произнес с сочувствием, которое было неподдельным:

– Мне кажется, вам приходилось кого-то терять: в ваших глазах печаль… Вспомните, Никита появился в вашей жизни именно в тот момент? Так? Точно ангел, пришедший поддержать и утешить.

У меня не хватило сил даже кивнуть, хотя он оказался проницателен, как Нострадамус. Я и вправду впервые увидела Никиту в тот день, когда убили маму, но никогда не думала о нем как о человеке, направленном Богом заполнить возникшую пустоту.

Это простое открытие потрясло меня. Просто пригвоздило к месту. Даже дыхание сбилось…

– Вы… Откуда вы знаете?!

– Я уже видел такое. Это божественное таинство.

– Вы ведь врач! Разве медики верят в Бога?

Он вздохнул:

– Как не верить? Без Его помощи у нас были бы плачевные результаты…

Почему порой совершенно чужому человеку оказывается легче пробиться к нашему сознанию, чем самым близким людям? Артур ведь, по сути, говорил мне то же самое, но почему-то я не могла до конца проникнуться его убеждением. А Деду Морозу невозможно не верить…

Похоже, я навечно останусь в душе той девочкой, что любила сидеть под елкой, только принесенной с мороза, и обнюхивать ветки, усеянные мелкими каплями. А потом развешивать блестящие игрушки, придирчиво осматривать и менять их местами, напевая простенькие песенки про снежинки и елочки… Тот запах, тот блеск и предвкушение чуда, разве они забудутся? Пройдет полвека (немыслимый срок!), а я все еще буду, замирая, прислушиваться тридцать первого декабря к шагам за окном и многообещающему поскрипыванию снега. Это он?! Несет в своем красном мешке то невозможно прекрасное чудо, которого я ждала весь год? Да какое там – всю жизнь…

Я знаю, что не смогу стать взрослой, потому что мама недолюбила меня. Не успела вывести из дивного сада раннего детства, цветущего ее улыбками, нежными прикосновениями ее рук, ее шепотом: «Сашка, любимочка моя…» Там пахнет горячим какао и мандаринами, детским шампунем, который не щиплет глаза, и карамельками – я угощала ими панду в полосатом носке вместо шапки. А мама вяжет мне свитер с его портретом, потому что Мишка самый любимый. Там у меня есть старшая сестра и отец, и не знакома пронзительная боль, ведь бабушка из Дмитрова еще не убила мою любимую собаку…

Мне хочется остаться в том возрасте до конца моих дней. Наверное, я этакий девчоночий вариант Питера Пена. Разница в том, что он не хотел становиться взрослым, а я, может, и была бы не прочь, но не могу. Поэтому и цепляюсь за Артура, иллюзорного родителя, который таковым никогда и не был на самом деле. Поэтому мне и нужен рядом такой человек, как Никита, мальчик и мужчина одновременно.

– Передайте ему, пожалуйста, что я приходила, – попросила я белобородого доктора, когда тот взялся за ручку двери.

– Непременно, – пообещал он и помедлил. – Что-то еще?

Я знала, каких слов он ждет, и произнесла их, опустив взгляд:

– И что я люблю его.

Врач улыбнулся, порозовевшие щеки разъехались:

– Конечно.

Неожиданно лицо его стало озорным, точно он задумал скатиться с ледяной горки вместе с мальчишками. Без шапки! Быстро оглядевшись, доктор