В последние несколько лет южноафриканское правительство, к счастью, осознало ошибочность такого подхода и снизило процентные ставки. Однако и сейчас реальная ставка, составляющая около 8%, все равно слишком высока для активного инвестирования.

В большинстве стран фирмы, не относящиеся к финансовому сектору, получают доход 3–7%. Таким образом, если процентная ставка ниже этого уровня, потенциальным инвесторам имеет больше смысла нести деньги в банк или покупать облигации, а не инвестировать в компанию, которая что-то производит. Кроме того, принимая во внимание все проб­лемы, связанные с управлением производственными предприятиями (проблемы с рабочей силой, с доставкой запасных частей, с платежами клиентов и т. д.), уровень прибыли может оказаться еще ниже. Так как фирмы в развивающихся странах обычно аккумулируют не так много капитала, затруднение кредитования означает, что компании мало что могут инвестировать. А это значит небольшой рост экономики и недостаточное число рабочих мест, что и произошло в Бразилии, Южной Африке и многих других государствах, когда они пошли на поводу у злых самаритян и погнались за очень низким уровнем инфляции.

Читатель, однако, удивится, узнав, что злые самаритяне, которые с такой готовностью проповедуют важность высоких реальных процентных ставок для денежной дисциплины, сами охотно прибегали к не самой строгой монетарной политике, когда им требовалось создать новые рабочие места и получить доходы. После Второй мировой войны на гребне роста реальные процентные ставки во всех богатых странах были очень низкими, порой даже отрицательными. В период с 1960 по 1973 год (вторая половина так называемого золотого века капитализма — 1950–1973), когда все современные богачи радовались быстрому росту и серьезным инвестициям, средняя реальная процентная ставка составляла 2,6% в Германии, 1,8% во Франции, 1,5% в США, 1,4% в Швеции и 1,0% в Швейцарии.

Слишком жесткая монетарная политика приводит к снижению уровня инвестиций. А это, в свою очередь, замедляет рост и создание рабочих мест. Для богатых стран, уже обладающих высокими стандартами жизни, щедрым пособием по безработице и низким уровнем бедности, возможно, это не самая большая проблема. Однако для развивающихся, отчаянно нуждающихся в прибыли и рабочих местах и порой пытающихся справиться с серьезным имущественным неравенством без реализации масштабной программы перераспределения (которая всегда может вызвать больше проблем, чем решить), это настоящая катастрофа.

Учитывая, какой ценой достигается следование ограничительной монетарной политике, предоставление центробанку независимости только для контроля над инфляцией — это последнее, что должна делать развивающаяся страна, поскольку тем самым она принимает на себя обязательства пользоваться такими монетарными макроэкономическими принципами, которые для нее совершенно не подходят. Более того, на самом деле нет четких доказательств того, что большая независимость центробанка вообще способна снизить темпы инфляции, а не то что помочь добиться других желаемых целей, например ускорить экономический рост и снизить уровень безработицы.

То, что руководители центробанка — технократы, не принадлежащие ни к каким партиям, — попросту миф. Хорошо известно, что они очень внимательно прислушиваются к мнению финансового сектора и реализуют принципы, которые идут во благо именно ему, если нужно за счет промышленности и получателей фиксированных доходов. Таким образом, предоставление независимости позволяет банкирам проводить политику, которая учитывает интересы их естественных союзников, при этом кажется, что они нейтральны. Предубеждение в пользу финансового сектора будет еще очевиднее, если прямо высказать, что банкиры могут не беспокоиться ни о чем, кроме сдерживания инфляции.

Более того, независимость центрального банка поднимает важный вопрос о демократической ответственности (подробнее об этом в главе 8). Оборотной стороной того аргумента, что банкиры из центробанка могут принимать правильные решения, только если их работа не зависит от удовлет­ворения электората, служит то, что они могут безнаказанно проводить политику, которая вредит большинству людей, особенно если, как им сказано, они могут ни о чем, кроме снижения уровня инфляции, не беспокоиться. Избираемые политики должны контролировать банкиров, чтобы те хотя бы косвенно могли отвечать за свою деятельность перед народом. Именно поэтому устав Федеральной резервной системы США определяет свою первую обязанность: «проведение монетарной политики нации посредством влияния на монетарные и кредитные условия экономики в стремлении к максимальному уровню занятости, стабильным ценам и умеренным долгосрочным кредитным ставкам [курсив мой. — Прим. авт.]»; поэтому главе ФРС приходится регулярно держать ответ перед Конгрессом. Забавно, что при этом американское правительство в международных делах ведет себя как злой самаритянин и подталкивает развивающиеся страны к созданию независимых центральных банков, полностью сосредоточенных на инфляции.

Гордон Браун, министр финансов Великобритании с 1997 по 2007 год и премьер-министр с 2007 по 2010 год, гордится тем, что заработал прозви­ще «железный канцлер». Эту кличку некогда носил премьер-министр Германии Отто фон Бисмарк, но, в отличие от «железного нрава» Бисмарка, проявлявшегося во внешней политике, «железный характер» Брауна был сосредоточен в сфере государственных финансов. Его восхваляют за решимость не поддаваться требованиям дефицитного бюджетного финансирования, которые поступают от его сторонников в государственном секторе. Тем, разумеется, требуется больше денег после многолетних сокращений бюджета при консерваторах. Господин Браун постоянно подчеркивает важность благоразумия в управлении налогами. Именно поэтому Уильям Киган, ведущий финансовый журналист Великобритании, назвал свою книгу об экономической политике канцлера «Благоразумие мистера Гордона Брауна» (The Prudence of Mr. Gordon Brown). В результате складывается впечатление, что благоразумие стало основной добродетелью министра финансов.

Акцент на налоговой расчетливости — основная тема неолиберальной макроэкономики, которую пропагандируют злые самаритяне. Они утверждают, что правительство не должно жить не по средствам и что необходимо всегда балансировать бюджет. Дефицитное расходование, по их мнению, ведет лишь к инфляции и подрывает экономическую стабильность, что, в свою очередь, снижает темпы роста и стандарты жизни получателей фиксированного дохода.

И опять же сложно возражать против рассудительности. Однако, как и в случае с инфляцией, следует сначала разобраться, что такое быть благоразумным. Для начала здравый смысл не означает, что правительству нужно каждый год сводить дебет с кредитом, как проповедуют злые самаритяне. Бюджет действительно лучше сбалансировать, но по итогам экономического цикла, а не года. Год — чрезвычайно искусственная единица времени с экономической точки зрения, в ней нет ничего сакрального. Если следовать той же логике, то можно заставлять правительство балансировать расходы ежемесячно, даже еженедельно. Напомним, что ключевая идея Джона Кейнса состоит в том, что государство в течение экономического цикла должно выступать в качестве противовеса поведению частного сектора — идти на дефицитное расходование в кризис и создавать бюджетный профицит во время экономического подъема. Для развивающейся страны может иметь смысл даже поддерживать бюджетный дефицит в среднесрочной перспективе на регулярной основе, если только образующийся долг оказывается не слишком большим. Даже на индивидуальном уровне совершенно нормально брать в долг деньги во время обучения или на начальных этапах создания молодой семьи и выплачивать задолженность, встав на ноги. Точно так же развивающаяся страна может «брать в долг у будущих поколений», создавая бюджетный дефицит, чтобы инвестировать больше, чем позволяют средства, и тем самым ускорять экономический рост. Если страна преуспевает в ускорении роста, то будущие поколения будут вознаграждены более высокими стандартами жизни, которые без дефицитного расходования были бы невозможны.