Если влияние коррупции на экономическое развитие может быть двояким, то как насчет влияния второго на первое? Я бы сказал, что экономическое развитие облегчает борьбу с коррупцией, но автоматической связи все же нет. Очень многое зависит от сознательных усилий по ее искоренению.

Как я уже говорил, история показывает, что на ранних стадиях экономического развития контролировать коррупцию сложно. Тот факт, что сегодня не существует очень бедных стран с низким уровнем коррупции, предполагает, что сначала страна должна подняться над уровнем полной бедности, а уж затем можно ожидать серьезного снижения порочности системы. Когда люди бедны, их достоинство легко купить: те, кто умирает от голода, вряд ли откажутся продать свой голос за мешок муки, а плохо оплачиваемые гражданские чиновники часто поддаются искушению принять взятку. Но это не только вопрос личного достоинства. Есть и более структурные причины.

Экономическая деятельность в развивающихся странах в основном распределена между большим количеством мелких экономических единиц (например, небольшие крестьянские фермы, лавочки на углу, прилавки уличных торговцев и мелкие мастерские). Это дает плодородную почву для самой мелочной коррупции, случаи которой будут слишком многочисленными, чтобы правительства стран с недостаточными ресурсами смогли их выявить. Банковские счета этих мелких экономических единиц если и имеются, то тоже очень невелики, что делает их практически «невидимыми» с точки зрения налогов. Такая незримость в сочетании с недостатком административного ресурса приводит к тому, что собирать налоги становится очень тяжело. В свою очередь, ограниченные способ­ности к сбору налогов урезают правительственный бюджет, что фактически поощряет коррупцию.

Во-первых, низкий доход государства не дает возможности платить достойную зарплату чиновникам, которые становятся уязвимыми для коррупции. Даже удивительно, что очень многие государственные служащие живут честно, несмотря на крайне низкую зарплату. Но чем меньше зарплаты, тем больше шансы на то, что чиновник все-таки поддастся искушению. Кроме того, ограниченный бюджет правительства — это либо очень маленькие пособия по безработице, либо их полное отсутствие. Поэтому беднякам приходится рассчитывать на поддержку со стороны политиков, которые выдают пособия за верность в обмен на голоса. Для этого политикам тоже нужны деньги, так что они берут взятки у национальных и межнациональных корпораций, которые нуждаются в их благосклонности. Наконец, ограниченный правительственный бюджет осложняет саму борьбу с коррупцией, поскольку на это не хватает средств. Чтобы определить и предать суду нечестных чиновников, правительство должно нанимать (в своей стране или за рубежом) дорогих бухгалтеров и юристов. Борьба с коррупцией — удовольствие не из дешевых.

По мере улучшения жизненных условий у людей повышаются и стандарты поведения. Экономическое развитие к тому же увеличивает способность правительства к сбору налогов, поскольку экономическая деятельность становится более «заметной», а административные способности государства растут. Это, в свою очередь, позволяет увеличить зарплаты служащим, пособия по безработице, а также тратить больше ресурсов на то, чтобы определить преступления и наказать за них. Все это в конечном счете помогает снизить уровень коррупции.

Однако при этом важно указать, что экономическое развитие не ведет к созданию более нравственно здорового общества автоматически. Например, как я уже говорил, в конце XIX века США были более коррумпированной страной, чем ранее. Более того, некоторые богатые страны гораздо более коррумпированы, чем бедные.

Чтобы доказать эту точку зрения, обратимся к Индексу восприятия коррупции, опубликованному в 2005 году Transparency International — влиятельным органом по борьбе с коррупцией[31].

Согласно этому индексу Япония (в 2004 году доход на душу населения составил 37 180 долларов) делит 21-е место с Чили (тот же показатель — 4910 долларов), страной, доход которой составляет 13% от японского. Италия (26 120 долларов) поделила 40-е место с Кореей (13 980 долларов), доходы которой вполовину меньше, и Венгрией (8270 долларов), доходы которой составляют треть итальянских. Хотя среднедушевой доход в Ботсване (4340 долларов) и Уругвае (3950 долларов) составляет примерно 15% от итальянского и 30% от корейского, эти страны опередили своих более богатых конкурентов, оказавшись на 32-м месте. Эти примеры показывают, что экономическое развитие не снижает уровень коррупции автоматически. Чтобы добиться цели, нужны конкретные действия.

Злые самаритяне не только используют коррупцию в качестве сомнительного «объяснения» неудач неолиберальной политики (ведь сама политика, по их мнению, просто не может быть неправильной), но и решение проблемы коррупции, которое они предлагают, часто усугубляет ситуацию, а не облегчает ее.

Злые самаритяне, основываясь на неолиберальной экономике, ут­верждают, что лучший способ борьбы с коррупцией — введение дополнительных рыночных сил как в частный, так и в государственный сектор. Это решение отлично вписывается в их экономическую программу, основанную на главенстве рынка. Они утверждают, что высвобождение сил рынка, то есть его дерегулирование, не только повысит экономическую эффективность, но и сократит уровень коррупции, лишив политиков и чиновников ресурса, который ранее позволял им вымогать взятки. Следуя этому правилу, злые самаритяне ввели меры, основанные на так называемом «новом государственном управлении», которое призвано повысить эффективность менеджмента и снизить уровень коррупции посредством привлечения рыночных сил в правительство. Сюда включено следующее: чаще работать по контракту, активнее использовать оплату в зависимости от результата и краткосрочные контракты, задействовать обмен персоналом между частным и государственным сектором.