Не теряя ни минуты, Раваго пересек сады, с удовольствием вдыхая наполнявший их аромат, и, пройдя через помещение для дворни, добрался до помещения личных слуг герцога, где его уже ждал сам дон Карлос. Герцог тут же сопроводил Раваго в небольшой кабинет, куда вскоре должен был прибыть и кардинал Валенти.

— Благодарю вас за оказанную любезность: и за то, что предоставили этот дом для проведения очень важной встречи — ради которой, я, собственно, сюда и явился, — и за то, что согласились брать с собой юного племянника графа де Вальмохады на встречи в посольстве Англии.

— Ну, вам хорошо известно, какое уважение я испытываю к вашей особе, и о том, что я перед вами в долгу, после того как вы нашли разумное решение возникшей тогда тяжбы. Мой дом всегда в вашем распоряжении.

Раваго заметил, что герцог слегка нервничает, и, пару секунд подумав, решил, что, пожалуй, знает, чем вызвана его нервозность.

— Прошу садиться. — Герцог указал Раваго на кресло, изготовленное во французском стиле. — Я распоряжусь, чтобы принесли чай, тогда вам будет проще скоротать время.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Между нами существуют уже достаточно доверительные отношения, а потому не нужно соблюдать никаких формальностей. Вам даже не обязательно составлять мне компанию, пока я буду ждать прихода Валенти. Я это говорю потому, что кардинал уже вот-вот должен подъехать, а у вас, насколько я знаю, есть множество дел, в том числе и по благоустройству ваших садов.

— Благодарю вас. Да, действительно, в связи с подготовкой к предстоящей свадьбе я столкнулся с тем, что мне не хватает обслуживающего персонала, и как раз сегодня прислали группу людей, которые уже два часа ждут, чтобы я вышел на них посмотреть.

Старый герцог почувствовал облегчение, когда священник избавил его от необходимости строго придерживаться правил гостеприимства. Он вышел из кабинета, сказав напоследок, что позаботится о том, чтобы Раваго и кардиналу никто не мешал. Уже закрывая дверь, он вдруг вспомнил еще кое о чем.

— Надеюсь, ваша милость отведает самое вкусное косидо[12]какое только готовят в Мадриде. Моя кухарка — настоящая мастерица! — Увидев по выражению лица Раваго, что тот уже собирается вежливо отказаться, герцог вытянул вперед руку в жесте, означающем, что он не потерпит никаких возражений. — Извините, но я не приму ваш отказ!

— Ну, тогда я с удовольствием отведаю это блюдо, тем более что оно мне всегда очень нравилось, — сказал Раваго, который хотя и осознавал, что его ждет много работы в королевском дворце, тем не менее счел необходимым принять приглашение хозяина дома — хотя бы в знак признательности за то содействие, которое герцог де Льянес собирался оказать ему при организации слежки за английским послом Кином.

Ни высокие стены резиденции герцога де Льянеса, ни искусственные изгороди, ни густые кроны каштанов, растущих во внутреннем дворе, не могли сколько-нибудь заметно ослабить ужасную жару, из-за которой обливались потом пять невольниц, привезенных торговцем Гомесом Прието. Он хотел продать их для работы в этом домохозяйстве. Прието, сумевший завоевать определенную репутацию у представителей высшего общества Мадрида, был вынужден отказаться от некогда прибыльной торговли рабами, предназначенными для работы на плантациях. Спрос на таких рабов у дворян постепенно падал, и Прието стал торговать прислугой, потому что как раз домашняя прислуга пользовалась повышенным спросом у мадридской аристократии и буржуазии.

Прието подобрал для хозяйства герцога де Льянеса четырех девушек, каждой из которых было лет шестнадцать, — две из них были сестрами — и молодую женщину-негритянку.

При выполнении любого заказа Прието всегда старался предлагать и чернокожих женщин, потому что многие дворяне предпочитали использовать в качестве кормилиц именно негритянок — зачастую лишь для того, чтобы придать своему дому некоторый оттенок экзотики. В общем, как бы то ни было, Прието стремился торговать чернокожими женщинами, потому что в силу низкого спроса на них он покупал их по низкой цене, а потому при перепродаже мог получить больше прибыли.

— Когда господа выйдут к вам, вы должны вести себя любезно и учтиво, а еще все время улыбаться. — Грузная фигура торговца с удивительной легкостью порхала перед невольницами, когда он произносил эти слова.

Он пристально вглядывался в лица двух сестер, снова и снова критически оценивал результат усилий его жены, попытавшейся изменить внешность этих девушек так, чтобы никто не догадался, что они — цыганки.

После чернокожих женщин цыганки являлись для него вторым наиболее прибыльным товаром, потому что, подвергаясь преследованиям, некоторые из них сумели улизнуть и теперь, опасаясь, что их снова поймают и упрячут в тюрьму, даже готовы были стать собственностью тех, кто сможет обеспечить им пропитание и жилье.

Этих двух сестер-цыганок Гомесу Прието продал торговец из Арагона, который нашел их полумертвыми возле дороги во время одной из своих поездок из Сарагосы в Мадрид. Когда Гомес увидел их в первый раз, он с большой неохотой согласился их купить, потому что они имели такой плачевный вид, что ему было страшно даже и представить, сколько денег уйдет на то, чтобы их откормить и вернуть в нормальное состояние.

Поскольку арагонский торговец не знал, кому их можно продать в Мадриде (местный рынок был для него совершенно незнаком), а везти их обратно в Сарагосу он не хотел, будучи уверенным в том, что живыми они туда не доедут, он предложил их своему другу Гомесу за такую смешную цену, что тот не удержался и согласился их купить.

Когда Гомес привез девушек в свой дом, они, хотя и были чуть живыми от истощения, поначалу вели себя как настоящие дикарки. Есть-то они, конечно, не отказывались, а вот какие-либо формы общения категорически отвергали — не хотели даже разговаривать.

Гомес по своему опыту знал, что нужно делать, чтобы сбить с них спесь, потому что раньше ему уже приходилось «укрощать» цыганок, и его методы всегда срабатывали. Еще при его первом столкновении с цыганками ему пришло в голову, что их поведение чем-то напоминает повадки ретивых бычков — возможно тем, что и цыганки, и ретивые бычки вели себя непокорно и частенько впадали в буйство. А еще Прието заметил, что если обращаться с цыганками примерно в той же манере, как тореро обращается с быком, то можно постепенно ослабить их прыть. Именно поэтому он с самых первых дней стал обращаться с девушками-цыганками совершенно безжалостно, насилуя их и вообще унижая и физически, и морально.

Эти две девушки ничем не отличались от остальных цыганок, и постепенно они, как и другие цыганки, стали гораздо покладистей.

Когда завершился этот трудный период, дело вообще пошло на лад, и тела девушек стали приобретать более здоровый вид. Тогда ими, творя буквально чудеса, занялась жена Гомеса, сумевшая так изменить внешность девушек, что уже вряд ли кто-нибудь мог догадаться, что они — цыганки. Первым делом ей пришлось потрудиться над их густыми черными шевелюрами: она их подстригла и затем немного осветлила при помощи лимонного сока и уксуса. Удалось ей — хотя на это ушло уже больше времени — сделать более светлой и их кожу: сначала при помощи мыла и горячей воды, а затем — все той же смеси лимонного сока и уксуса.