Как-то вечером Максим заявил, что ему надо поработать и что мешать ему в этом деле никак нельзя, так что Арина может делать все, что угодно, за исключением того, чтобы покинуть периметр владения Ричарда.

– Я хочу, чтобы в любую минуту я нашел бы тебя неподалеку, если бы захотел, – недвусмысленно пояснил он и улыбнулся.

– Уф-ф! – воскликнула от неожиданности Арина. – Неужели у тебя еще остались силы?

Максим сделал вид, что оскорбился. Он сдвинул брови, велел Арине сесть рядом на стул, зацепил двумя пальцами горловину надетой на нее своей футболки и оттянул вниз так, что обнажились ее груди.

– Мой член встает, как только я вспоминаю тебя или вижу. Любую часть твоего тела, – усмехнулся Максим, зажав оба Арининых соска между пальцами. Она вскрикнула и вспыхнула, чувствуя, как невольно и неминуемо увлажняется ее влагалище от любых его прикосновений. Ее тело хотело служить ему каждую минуту, жаждало снова испытать силу его яростных ударов, глубину проникновения его члена.

– Хочешь меня, да? – обрадовался Максим и легонько ущипнул сосок. Стоило огромных усилий усидеть неподвижно, но губы ее все равно приоткрылись и дыхание сбилось. Что будет дальше – боль или наслаждение? То и другое смешалось в ее сознании в один термоядерный коктейль, крепче которого вряд ли можно что-то найти в целом мире. Максим просунул руку под футболку, скользнул между ее ног и грубо, не церемонясь, ввел два пальца – указательный и средний – ей во влагалище. Арина вскрикнула, и ее мышцы непроизвольно сократились вокруг его пальцев. Максим посмотрел на нее с одобрением.

– Влажная, девочка моя, совсем влажная. И как, скажи, ты умудрилась остаться такой… нетронутой, а? С таким-то темпераментом и внешностью. Ты владеешь сокровищем и даже не понимаешь этого.

– До тебя я и знать не знала о моем… м-м-м… сокровище. Жила спокойно. – Арина старалась не думать об этих пальцах там, в себе.

– Это мне нравится, и ты мне нравишься, – пробормотал Максим, задумчиво разглядывая ее лицо, в то время как его пальцы проникали все глубже, ощупывая стенки влагалища и слегка саднящей от уже привычной боли нежной плоти. – Так хорошо, да?

– Да, – ответила Арина еле слышно, и тогда Максим радостно ухмыльнулся, вынул пальцы и поднес их к своему носу.

– Отлично. Теперь я поработаю, и твой запах останется со мной. А ты беги, мой возбужденный котенок, и мучайся. Только не смей ласкать себя без меня. Поняла?

– Что? Да как ты можешь… – возмутилась Арина, но Максим только погрозил пальцем и повторил запрет. Арина смирилась и с неохотой покинула кабинет, в котором Максим заперся наедине со своим компьютером. Она бродила по комнатам, заглядывала в шкафы и на полки в библиотеке, включала и выключала телевизор с немецкой речью, но ничто не мешало ее сознанию проснуться и задать главный вопрос, от которого она бегала, как от цунами, способного разрушить целые города.

Что будет дальше?

Что делают мальчики с игрушками, которые им надоели?

Как она переживет их расставание и что станется с нею потом? Она никогда не сможет стать прежней, это факт.

В большой ванной комнате, присоединенной не к ее, а к другой, хозяйской, спальне, Арина сидела на мраморном полу в просторном душевом отсеке, подставив теплым струям «тропического дождя» свое тело. Она обхватила колени руками и равномерно покачивалась из стороны в сторону. «Как странно, – думала она. – Ведь он делает со мной ужасные вещи, и с каждым разом я хочу этих ужасных вещей все больше и все сильнее. Я хочу новых ужасных вещей, я мечтаю о том, что он мог бы сделать со мной. Я – ненормальная? Или это такая защитная реакция, моя попытка подстроиться под странные и, мягко говоря, опасные вкусы мужчины, потому что я влюбилась в него?»

Он добился своего, и Арина теперь с трудом могла ходить, как Максим и обещал. И ей нравилось это, и она улыбалась, думая о том, что он «затрахал» ее и что теперь каждый шаг – это сладкое болевое эхо между ног.

Арина морщилась, нагибаясь или присаживаясь, смущалась и краснела, вспоминая то, каким образом были получены все эти отметины любви. Но улыбалась – ведь этот распущенный мужчина желает ее так сильно, что не дает ее телу никакой передышки. Может быть, он не любит ее, но все же… Разве можно назвать его равнодушным?

– Ты здесь? Я обыскался тебя! – Его голос прервал ее мысли, она вздрогнула и вынырнула из сонной неги. – Чем ты тут занимаешься?

– Сплю, – честно ответила Арина, наслаждаясь тем, что он потерял ее и искал.

– И ты не прикасалась ни к чему, что принадлежит мне? – спросил он требовательно.

– А что принадлежит тебе? – поинтересовалась Арина, а Максим за долю секунды сбросил с себя шорты и раскрыл стеклянные створки кабины, чтобы присоединиться к ней.

– Во-первых, все твое тело, – возмущенно заявил он. – Но прежде всего твои оргазмы. И оба комплекта твоих чудесных, истерзанных губ.

Максим протянул руки, поднял ее с полу и прижал ее к себе, сонную и теплую, совершенно расслабленную и разморенную монотонным журчанием горячих струй. Он вел счет своим победам, ее оргазмам и каждой ссадине на ее теле, словно это были призы в каком-то неизвестном и никем не объявленном квесте.

– Ты думала обо мне, пока была здесь? – спросил он, намыливая ее тело большими своевольными ладонями. Его губы танцевали на краю ее верхней губы, она чувствовала его дыхание и его взгляд всей влажной кожей. Его руки требовательно теребили ее другие, нижние губы, соскальзывали в разрез нежной плоти, но сознательно обходя зону клитора.

– Нет, – солгала она, смутно жалея, что нирвана, в которую она провалилась, отдавшись объятиям горячей воды, оборвана. Он не позволит ей прожить и минуту, не думая о нем, пока она нужна ему. Он сделает все, чтобы разбить ее сердце, и она не может ничего этому противопоставить. Она никогда уже не сможет быть прежней.

– О чем же ты думала? – нахмурился он.

– Я хотела забыться.

– Почему? – Он прищурился и крепко взял ее за плечи. – Что ты хотела забыть и что ты чувствуешь сейчас?

– А ты? Ты чувствуешь что-нибудь? – перебила его она. Цунами всех этих сумасшедших дней накрыло их с головой. Ее синие глаза встретились в его серыми, и полумрак ванной комнаты сгустился между ними.

– Ты должна думать обо мне всегда, постоянно! – требовательно произнес он.

– А если я не хочу этого? – Поединок взглядов, начиненных взрывчаткой. Он еще крепче сжал пальцы на ее плечах.

– Я хочу, чтобы ты запомнила меня навсегда, Белоснежка! – провозгласил он будто с какой-то скрытой угрозой.

– Зачем? – возразила она с деланым удивлением. – Я бы, напротив, хотела запомнить только отдельные моменты.

Она врала, врала напропалую, чувствуя какую-то отчаянную решимость и злость. И ее ложь была бы видна невооруженным взглядом, но между ними текли струи воды, и прятаться за ними было куда легче.