блейзер. — Я просто упал, и Блейк пытался помочь мне подняться, как хороший друг.

— Это правда, Боумен? — Спросил Монро.

Он знал, что это неправда, мисс Понтус знала, что это неправда, каждый ублюдок в комнате, вплоть до здоровенной мухи, жужжащей вокруг светильников, знал, что это неправда. Но это не имело значения. Все знали, что единственная правда, которая когда-либо имела значение, — это та, которую говорит самый могущественный человек в комнате. И в девяноста девяти случаях из ста этим мудаком является Сэйнт Мемфис.

— Ага. Сэйнт — неуклюжий ублюдок, — прорычал Блейк, скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула.

У него было раздраженное выражение лица, как у маленькой сучки, но огонь в его глазах вернулся, точно такой же, как прошлой ночью. И я был готов разжигать это пламя всякий раз, когда ему было нужно, столько времени, сколько требовалось, чтобы выжечь из него это горе. Потому что черта с два я позволю ему утонуть в боли, когда я могу помочь ему искупаться в мести.

Монро одарил нас долгим взглядом, который говорил, что он ненавидит нас и все, за что мы выступали, что было для него большой неудачей, потому что весь мир поддерживал то, что мы делали. Деньги — это власть. А мы и есть олицетворение денег. Вскройте меня, и я истеку зеленой… или золотой… или гребаной платиной.

Он был явно удовлетворен тем, что наша ссора подошла к концу, и с презрительным фырканьем удалился, остановившись у стола мисс Понтус, чтобы поговорить с ней. Без сомнения, он проверял, не нассала ли она только что в свои большие трусики от Бриджит Джонс. Я был чертовски уверен, что она не забрела бы сюда, чтобы попытаться остановить нас, и я был готов поспорить, что она энергично исполняла "Аве Мария", просто молясь о чуде, которое избавило бы ее от необходимости иметь дело с нами. И вот он появился, ее воин-викинг, одетый в спортивные штаны, чтобы спасти положение.

Взгляд, которым наша учительница английского наградила тренера, сказал мне, что она была бы более чем готова отказаться от "Бриджит Джонс" ради него, но не было похоже, что он клюнул на наживку.

Монро одарил ее одной из тех дурацких улыбок, которые приберегал для остального персонала, затем повернулся и поманил кого-то за дверью.

Татум Риверс гордо вошла в комнату с плотно сжатыми челюстями и дьявольски растрепанными волосами. На ней была чистая униформа, но она не позаботилась о том, как она выглядит, на ее загорелой коже не было ни капли косметики. Обычно я ненавидел таких людей, которые не прилагают практически никаких усилий ни к чему в своей внешности. Но что-то в том, что она была так одета, подкупало. Она выглядела свирепой в своем пренебрежении социальными требованиями — не так, как будто она пыталась вести себя так, будто ей насрать, а как будто ей действительно было насрать.

— Мисс Риверс, похоже, забыла, во сколько начинаются занятия, поэтому я взял на себя смелость помочь ей найти дорогу сюда, — сказала тренер Монро твердым голосом, который подсказал мне, что он начал колотить в ее дверь, чтобы притащить ее сюда. И ядовитый взгляд Татум, брошенный на него, когда она задержалась у двери, сказал, что ей это совсем не понравилось.

Моя маленькая куколка Барби отряхнулась, поднялась и вернулась, раскачиваясь на качелях. Черт возьми, не прошло и часа с тех пор, как мы растерзали ее на глазах у всей школы, и вот она здесь, с вызывающе поднятым подбородком и войной, сверкающей в ее глазах.

Мне нравилось ломать ее гораздо больше, чем я когда-либо себе представлял, и мой пульс участился, когда я ждал, что, черт возьми, она сделает дальше.

Киан влетел в комнату прежде, чем я успел что-либо заметить, чуть не сбив ее с ног. Блейзер пропал, рукава закатаны, галстук развязан. Гребаный придурок.

Его пристальный взгляд упивался видом нашей новой девушки, и его губы дрогнули, когда он тоже распознал в ней твердость характера. Он посмотрел на нее так, как, по моим представлениям, волк посмотрел бы на сочного оленя карибу, а она проигнорировала его так уверенно, как будто его здесь вообще не было.

— Она мне нравится, — сказал он, опускаясь на сиденье слева от меня.

— Держи свой член в штанах, единственное, чего тебе нужно желать от нее, — это ее уничтожения, — огрызнулся я.

Я разозлился на него за опоздание. И за то, что он так оделся. И… это была пара гребаных байкерских ботинок? Клянусь, мой гребаный глаз дергался так сильно, что был на грани того, чтобы выскочить. Только присутствие Монро спасло Киана от того, чтобы я не оторвал эти отвратительные штуки от его гребаных ног и запустил ими в ближайшее окно. Тренер был единственным ублюдком в штате, который наказал бы меня за то, что я вел себя не так, и мне не нужна была драма из-за этого сегодня.

Едва заметный намек на ухмылку заплясал на губах Киана, и я захотел точно знать, чему он был так чертовски рад. Вероятно, трюку с ботинками. Пошел он нахуй. Иногда эти игры, в которые он играл, заставляли меня всерьез задуматься о том, чтобы исключить его из внутреннего круга. Но если в "Ночных Стражах" нас осталось бы только двое, мы бы довольно свободно использовали термин "круг". Честно говоря, в любом случае, в нынешнем виде мы представляли собой скорее треугольник.

— Присаживайся, Риверс, — скомандовал Монро, продолжая медлить. Единственные свободные места в зале находились по обе стороны от нашего состава, и даже без того, чтобы кто-то объяснил ей правила, Барби была достаточно сообразительна, чтобы догадаться, что они не для того, чтобы их занимали. — СЕЙЧАС ЖЕ! — рявкнул Монро, заставив ее вздрогнуть. Мне это понравилось. За этой небольшой вспышкой страха последовало еще большее возмущение.

Я облизал губы, когда Монро указал ей на стол рядом с Кианом, а Барби еще выше подняла подбородок, когда она действительно осмелилась подойти к нему. Она даже не замедлила шаг, направляясь к столу с твердым намерением предъявить права на чертову штуковину. Мой член дернулся, и я провел языком по зубам, наблюдая, как она приближается к нам.

Блейк смотрел на нее так, словно воспламенил бы ее одним своим взглядом, если бы мог.

Мое лицо, как всегда, было непроницаемой маской, но мое сердце билось сильнее с каждым ее шагом. Я упивался этим диким взглядом в ее глазах, этой свободой, которая обещала, что ее никогда не приручат. И