В начале мая я узнал, что вновь сформирован наш 142-й батальон, и он уже здесь, на плацдарме. Естественно, я начал хлопотать о переводе меня туда. Ребята в отделении и взводе это расценили нормально, а начальству не понравилось, и я почувствовал недовольство и взводного, и ротного. Ну да, людей мало, а тут уходит человек с опытом, и никто такого же не вернет. Вот они и отказали. Я обратился выше по команде. Комбат тоже отказал и, как потом дошли слухи из штаба, об мне резко выразился. Я написал рапорт комбригу, и он сработал. Мне еще раз высказали недовольство моим решением, а также моей упертостью. Как потом сболтнули писари, от этого наградной лист на меня и похерили, но мало ли что там писари болтают…

Но на новом – старом месте службы, увы, я не увидел никого из знакомых. Во второй роте так точно совсем никого не было, а в первой роте только двое участников боев под Шапсугской и Туапсе, кто не попал в Озерейку из-за госпиталя. Но я с ними знаком не был.

Комбат был тоже новый – майор Григорьев. По слухам, он с осени командовал той самой флотской штрафной ротой и успел с ней побывать и на Малой земле. По этому поводу были высказаны разные опасения о будущей судьбе батальона, но не очень громко.

Значит, капитан третьего ранга Кузьмин тоже из Озерейки не вернулся.

И я опять оказался между небом и землей… Начальство на новом месте мне обрадовалось, так как опытные подчиненные на дороге не валяются, и ни с кем я там не враждовал, но я ощутил себя в нем инородным телом и замкнулся в себе. Друзей и приятелей у меня не было, я общался с остальными только по необходимым делам. И все вот так вышло. Умом я понимал, что это неправильно, и виноват в этом я, а никто не виноват, что мои товарищи сгинули под Озерейкой и Глебовкой, а я тут ходил, зациклившись на своем прошлом. Ребята вокруг, видя мою отстраненность, с общением не навязывались. Что они по этому поводу думали – не знаю. Может, решили, что я после Озерейки слегка или не слегка разумом подвинулся.

А я снова горел на кострах своих переживаний. Можно даже сказать, амбиций. Вот так люди сами себе создают лишние проблемы на пустом месте, именно вот так. Я сам загнал себя в угол и продолжал сидеть там… Впору было подумать: а зачем я колотился и портил отношения с начальством в предыдущем батальоне? Я добился возврата в свой батальон, но этот батальон носил тот же номер, но то был не мой батальон. Морок, суета сует и томление духа. Гераклит оказался прав: в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Я должен был догадаться об этом, памятуя некоторых женщин в своей жизни, но мне не хватило на это тяму. Что ожидаемо, видимо, молодое тело со старой головой не всегда в ладу. В итоге я пребывал в некоем моральном тупике и не искал выхода из него, решив, что он должен найтись сам. А он все не находился.

Ну, наверное, хватит о моих моральных муках. Я ведь катарсис от них не получил. Особенных уроков никто из моей истории не вынесет. Дорога в жизни обычно пролагается человеком при помощи набитых в процессе шишек, и чужой опыт редко кого учит. Разве вы не знаете случаев, когда муж или жена в каждом новом браке наступает на те же грабли? Когда, скажем, дама не слушает маму с бабушкой, что не надо выходить замуж за Петю или Васю, пусть будет так – она молода, влюблена, и мамин совет не воспринимается. Но когда она в третий раз выходит за алкоголика и семейного тирана, что уже скажешь…

Чтобы меня не обвинили в мужском шовинизме, скажу, что есть и такие мужики, которые все женятся и женятся на таких же дамах, на каких они уже обожглись. А я видел и парня, который все время женился на дурах, от которых потом убегал в ужасе, но все они еще и имели одинаковый цвет глаз. И всех трех Светланами звали!

…От переживаний я презрел логику и пару раз вызвался на опасные дела, причем добровольно. В первый раз мне здорово повезло, когда я вызвался уничтожить миномет, портящий нам жизнь. Этот расчет ротного миномета, весьма удачно поставленный немцами на переломе позиций, и наших, и немецких. Потому мины летели вдоль наших траншей, а фланговый огонь – это очень неприятная штука. Вот я и ночью сползал как можно ближе к минометной позиции и проверил, нет ли по дороге мин. Нашлись две выпрыгивающие мины с нажимными взрывателями. К ним бывали и натяжные взрыватели, но такие мне сейчас не попались. Вывинчивать я их не стал, а запомнил и обозначил маленькими колышками. Кто их знает, вдруг в них есть какой-то сюрприз для меня и наших саперов. А я не спец.

Подходы к позиции прикрывала еще и колючая проволока, с которой я тоже поработал. И вот на следующее утро я оказался очень близко к позиции, воспользовавшись темнотой. Наступил рассвет, и я пришел к ним «с приветом рассказать, что солнце встало», внезапно свалившись на голову. Они всю ночь трудились, навешивая мины нам на голову, и, видно, решили, что с утра их ждет отдых в блиндаже. Автомат я не брал, вооружившись двумя парабеллумами и ножом. Ну, и гранат у меня только в зубах не было.

Первоначально я думал, что ради тишины стоит хватануть этот миномет и обоим надавать им по голове. Каски не выдержат. Но, подумав, отказался, и правильно сделал. Я ведь думал, что миномет весит столько, сколько похожий на него наш, а немец оказался раза в полтора тяжелее. Поднять одной рукой, конечно, можно, но использовать как дубину – неудобно.

Поэтому первый немец получил пулю между лопаток, а когда упал, то второму досталась пуля в живот. Далее я схватил поудобнее и стал рассматривать трофеи. Времени на вдумчивое исследование хватало, ведь отсюда я убраться мог только после наступления темноты, а летом день долгий. Немцы меня проморгали, посему стрельба была, но не по моей воронке, а так, от нервов.

Пока лежал, подумал, что может, стоило засунуть гранату без чеки в запас мин, и тоже решил, что это лишние секунды, во время которых немецкие стрелки или пулеметчики могли меня выцелить. А так – дело сделано, потерь нет, зато есть трофеи. И не надо одним махом семерых побивахом.

Во втором случае дело вышло не так удачно. Тогда группе, в которую входил и я, была поставлена задача внезапно ворваться в траншею и домик за нею, чтобы захватить документы и оружие. Не помешал бы и пленный, но четко эту задачу не поставили. Атаке предшествовал минометный налет с нашей стороны, а уходить надо было тоже, по сигналу ракетами вызвав огонь минометов.

Мы после переноса огня выскочили из «усов» и почти сразу достигли траншеи. Закидали ее гранатами, и, не останавливаясь, рванули к домику. А дальше нас подвела одна привычка. Морская пехота имела слабость к противотанковым гранатам, швыряя их куда хотелось, в том числе и по открыто расположенной живой силе. Вес гранат не пугал, ибо задохликов в нее не брали, грохот тоже. Возможно, из-за того немцев больше контузило, чем убивало – такое может быть. А вот с домиком получилось трагически. Три брошенных внутрь противотанковых гранаты его просто завалили. Вот что значит новороссийский дикий камень! Среди обломков мы ничего нужного не нашли, в траншее подобрали документы с двух убитых, тем и удовольствовались. Ругать нас не стали, но дали понять, что работать нужно тщательнее.

В кулуарном обсуждении же была высказана мысль, что нам жутко повезло, что сразу три гранаты кинули. Если б кинули одну и ворвались после этого, то домик на нас мог бы и свалиться.