от страха. Это был капо из Нойенгамме. Вим не понимал, нужно ли догонять его или лучше пойти в противоположную сторону. Но когда он заглянул за угол, капо уже нигде не было.

К нему подъехала машина – синяя или зеленая, в темноте он не мог рассмотреть. Машина остановилась прямо перед ним. Водитель высунулся в окно и спросил, не хочет ли он поехать с ними.

– Куда вы едете, парни? – спросил Вим.

– Домой, в Нидерланды.

Вим мгновенно вскочил в машину. На переднем сиденье он увидел двух мужчин. Судя по их бритым головам, они тоже были из лагеря. Их звали Пит и Пер.

– Как вы раздобыли машину? – спросил Вим, когда они тронулись.

– Немецкий торговец бескорыстно предоставил ее в наше распоряжение, – со смехом ответил Пер.

– Просто украли в гараже, – пояснил Пит. – Британцы нам ее заправили. Сначала мы едем в Гамбург.

Пройдя несколько блокпостов союзников, они взяли курс на юг, на Любек и Гамбург. Пер и Пит работали в администрации в Нойенгамме, а после эвакуации оказались на «Афине». Они рассказывали о том, что случилось в прошлые дни, но Вим уже ничего не слышал. Он крепко и глубоко заснул.

Посреди ночи его разбудили. Они были в Гамбурге, но солдаты остановили их перед большим мостом через Эльбу. Пересекать реку никому не позволили, и им пришлось выйти из машины. Солдаты были настроены по-дружески. Они просто не имели права пропустить на ту сторону немцев или иностранцев, сотрудничавших с ними. Вим все понимал, но был страшно расстроен. Ему хотелось побыстрее добраться до дома и рассказать всем, что с ним случилось. Что немцы творили с ним в лагерях и на кораблях. Что ему пришлось преодолеть, чтобы рассказать свою историю.

Бараки, где их разместили, были довольно комфортными. Они спали на двухъярусных нарах, на настоящих матрасах, их сытно кормили и лечили. На следующий день Вим наконец-то смог по-настоящему помыться. Его осмотрел врач, и его избавили от паразитов.

В лагере для перемещенных лиц он узнал о потрясающем спасении узников, которых подобрали через день после катастрофы на «Кап Арконе». Они спрятались в каюте, чтобы эсэсовцы их не застрелили, и не вышли даже вечером, когда на корабль поднялись спасатели. Они не знали, кто эти люди, и боялись за свою жизнь. Лишь на следующий день, услышав английскую речь, они вышли из каюты. Вим с радостью слушал такие истории. Они давали ему силу жить и оставить все тяготы и несчастья в прошлом.

8 мая в лагере раздались крики радости. Новости распространялись стремительно: Германия подписала безоговорочную капитуляцию. Война закончилась. Повсюду царило веселье. Все, кто смог раздобыть что-то спиртное, пили и веселились.

Через день Вим сидел в столовой со своими приятелями, которые тогда подобрали его на машине. И вдруг раздалось объявление на голландском:

– Обращаемся к гордости голландского народа. Просим собраться в третьем бараке.

– Это нас, – радостно воскликнул Вим.

Они вскочили, но их ожидало глубокое разочарование. Перед бараком стояли двадцать голландских офицеров, и старший офицер благодарил их за храбрость. Они находились в немецком лагере для военнопленных, и им разрешили вернуться домой. Офицеры отлично выглядели, словно провели время в летнем доме отдыха. Гордость голландского народа. Узники концлагерей к этой категории не относились. И это окончательно лишило Вима последних иллюзий.

Через три недели офицер британского лагеря для перемещенных лиц объявил имена тех, кто может вернуться в Нидерланды. Вим оказался среди них. Их должны были отправить следующим утром. Вим дождаться не мог. Днем к нему подошел голландец – он много лет работал в Германии почтальоном. Голландец узнал, что Вим возвращается в Амстердам, и попросил его захватить с собой кое-какие вещи, а он заберет их позже. За хлопоты он отдал ему синие брюки с красными лампасами. Вим с радостью согласился. Наконец-то можно расстаться с чертовыми брюками вермахта.

На следующее утро Вим в новых брюках садился в большой армейский грузовик. Вдоль бортов были устроены деревянные скамейки с небольшими подушками. Вим сел как можно ближе к кабине.

Они ехали полдня, останавливаясь на контрольных пунктах, и вот наконец показались Нидерланды. Границу они пересекли близ Энсхеде после последней проверки. Через пятьдесят метров их ждала родина. Вим не мог оторвать глаз от центра репатриации. Центр устроили в роскошном историческом здании, бывшем монастыре Конгрегации Пресвятого Искупителя. Во время войны здесь размещались группы гитлерюгенда.

Голландская военная администрация, которая временно управляла только что освобожденной страной, создала специальное бюро для эвакуации, репатриации и заботы о жертвах войны. Вима зарегистрировали, его снова осмотрел врач. Ноги у него сильно отекли, лицо тоже распухло. Доктор втер ему в подмышки какую-то мазь – там проявились странные симптомы, нехарактерные для здоровых людей. Возвращающихся голландцев тщательно избавляли от паразитов, опыляя порошком ДДТ.

Полиция и разведка работали в полную силу – коллаборантам нельзя было позволить вернуться в страну. Ему пришлось несколько раз рассказывать свою историю чиновникам и заполнять кучу документов. Он подробно описал свою жизнь в лагерях. Чиновник пообещал, что его дело будет рассмотрено очень скоро – и тогда Вим сможет вернуться домой. На следующий день его перевели в другое здание, и его имя было включено в список на отправление. Это было хорошо, но Вим все еще не добрался до дома.

Настроение Вима улучшилось, когда стало ясно, что он действительно поедет домой в машине вместе с двумя солдатами из внутренних войск Нидерландов – эта армия бойцов движения Сопротивления была сформирована годом ранее. Когда настало время уходить, к ним присоединились двое молодых людей из Путтена. Они были истощены до предела и находились в ужасном состоянии.

30 мая 1945 года после нескольких часов пути они приехали в город Путтен, где оккупанты убили множество мужчин. Там они высадили молодых людей и поехали в Амстердам, на Твейде Остерпаркстраат. По пути им приходилось то и дело останавливаться у контрольных пунктов и на баррикадах.

В Нидерландах царило праздничное настроение – повсюду висели красно-бело-синие флаги. Но Вим видел, сколько разрушений причинила война. Чем ближе они подъезжали к Амстердаму, тем чаще Вим видел на лицах соотечественников следы голода и лишений.

К вечеру они добрались до Амстердама. Вим вышел перед домом матери, помахал своим спутникам и сердечно простился с ними.

Он позвонил, потом постучал, но никто не открыл. Он звонил и стучал, но бесполезно. Рядом находился дом Джо, и Вим направился туда. Она открыла сразу же, стоило лишь ему постучать, но сразу не узнала младшего брата в брюках почтальона, с вещмешком на плече.

– Вим? – осторожно спросила она. – Это ты?

– Я…

Она крепко обняла его и замерла на несколько минут. Джо была вне себя от радости, что видит любимого брата. Им так много нужно рассказать друг другу. Джо была счастлива. Виму проявлять радость было труднее. Он видел, сколько счастья принесло сестре освобождение, и решил повременить с рассказами о пережитом в лагере. От болтовни Джо у него закружилась голова.

Джо заварила эрзац-кофе – настоящего кофе было не достать, – и стала рассказывать:

– Мы не знали, куда тебя отправили. В Германию, а может быть, в Россию или Польшу. Я была уверена, что ты жив. И щеки у тебя такие пухлые…

Вим лишь улыбался. Он не стал рассказывать об отеках и боли в груди при каждом вдохе.

– Через несколько дней после того как тебя забрали, к нам приехал Гер. Он рассказал про облаву и сказал, что тебя забрали в полицию в Хорне. Мы ничего не знали, пока тебя не отправили на Ойтерпестраат. Я думала, что тебя отпустят. Но нам ничего не сообщали, а потом мы получили твою открытку, где ты писал, что тебя везут в Германию. Какое счастье, что ты вернулся!

– Да, счастье. А где мама? – спросил Вим. – Я стучал, но она не открыла.

– Ну конечно, ты же ничего не знаешь! Она в убежище.

– В убежище?! Мама?!

– Да, в Бевервейке. Уже несколько месяцев как. Я отменила аренду и не знаю, кто теперь там живет. Помнишь тетю Риту с Кляйне Каттенбургерстраат, которая жила напротив нас? Прошлой зимой мама встретила ее младшего сына Дирка с большим чемоданом. Он попросил ее помочь – спрятать от немцев на несколько ночей. Она не стала задавать вопросов. Тебя все равно не было, поэтому он поселился в твоей