комнате и спрятал чемодан под твоей кроватью. А через несколько дней к ней пришли полицейские. Мама открыла, Дирка выволокли и увели. А потом они нашли под твоей кроватью чемодан, в котором оказалась разная форма и документы. Маму тоже забрали на Ойтерпестраат. Ее продержали там целый день. Ее допрашивали, но она ничего не знала и хорошо говорила по-немецки. Когда ее освободили, мы все обсудили с Йопом и Гером. Гер знал человека, который занимался маслами и жил вдвоем с сыном. Мама отправилась туда вместе с Бертусом. Так было безопаснее.

Вим смотрел на сестру широко раскрытыми глазами. Она рассказывала об этом, словно заказывала килограмм яблок у зеленщика.

– А Дирк? – спросил он.

Джо покачала головой. Они замолчали.

– Сегодня переночуешь у нас, – сказала Джо. – А завтра посмотрим, сможешь ли ты отправиться в Бевервейк. Я дам тебе адрес.

В конце концов Виму все же пришлось рассказать сестре кое-что о себе. Он постарался максимально все смягчить – рассказал, как собирал сломанные лопаты в Хузуме, как работал в лазарете, как притворился маляром и работал в гараже. Джо смеялась над его изобретательностью, и так они проболтали допоздна. Вим чувствовал себя неважно, поэтому пил только воду, отказавшись от пива и вина.

Перед домом началась импровизированная вечеринка. В соседнем кафе собралось множество людей, но Виму не хотелось выходить на улицу.

Ночью он спал плохо, хотя Джо положила ему на пол роскошный матрас. На следующий день он отправился в Бевервейк. Вим без труда нашел дом, где жила мама. Страшно нервничая, он позвонил в дверь. Увидев на пороге сына, мама не могла сдержать слез.

– Тебя Дева Мария спасла! – с трудом вымолвила она.

– В лагере я ее ни разу не видел, – ответил Вим.

28

Свободен, но все еще в заточении

Амстердам, 1945 год, – Хузум, 1955 год

Вим бежал и бежал из последних сил, пока его несли ноги. Они пришли за ним. Все они. Капо Рыжий Ян, как обезумевший, лупил его дубинкой, но Виму удалось вырваться, и он бежал со всех ног. В своем полосатом костюме он перепрыгивал канавы и проползал под колючей проволокой. Его ноги по щиколотку вязли в болотистой почве. За ним гнались Паули и Грим. Он отчетливо видел злобу в их глазах. Грим вытащил пистолет. Нужно бежать быстрее, бежать, чтобы спасти свою жизнь. А потом раздался собачий лай. Они спустили на него собак, эти ублюдки. Вдали его ждал поезд – поезд для команды, которой предстояло работать на противотанковых рвах. Десять вагонов в ряд. Нужно добежать до них.

Он почти добежал, но собаки быстро догнали его. Поезд! Нужно забраться в вагон! Он пнул первую овчарку. Слева появилась целая армия эсэсовцев и капо. Дубинки свистели в воздухе. Он слышал щелканье их хлыстов, ощущал тошнотворное зловоние крематория. Дым на мгновение ослепил его. Сможет ли он это сделать? Когда он был готов вскочить в вагон, перед ним появились Туманн и Клингер. Глаза их пылали, они изрыгали ругательства. Оба сатанински расхохотались и наставили пистолеты ему в лоб.

– Нет! Остановитесь!

Джо положила Виму на лоб влажную салфетку. Он сел в постели. Рубашка его промокла от пота.

– Ты снова кричал, – сказала сестра. – И прошлой ночью тоже. Что же там случилось? Что они сделали с тобой?

Вим глотнул воды и не ответил.

– Спасибо… Со мной все в порядке – правда, – вздохнул он.

Больше он не заснул – постоянно ворочался и вздыхал.

Прошло две недели с того дня, когда Вим вернулся домой, и теперь он пытался найти свое место в освобожденных Нидерландах. Каждый вечер повсюду устраивались вечеринки, куда он мог бы пойти, но его не тянуло. Его больше беспокоили вопросы практические. Он обратился в муниципалитет Амстердама, чтобы найти жилье для себя, своего брата Бертуса и матери.

Но законы цивилизованного мира очень отличались от мира концлагеря. Ему приходилось заполнять массу документов и до тошноты объяснять, почему его мать временно оказалась в Бевервейке, а у него самого нет жилья. Выходил он оттуда совершенно обессиленным. А сил и без того не хватало. Вим быстро уставал, задыхался. Ноги и лицо у него по-прежнему отекали, а боль в груди распространялась по всему телу.

* * *

Где-то в июне 1945 года им дали жилье в доме 11 по Рустенбургерстраат, неподалеку от Твейде Остерпаркстраат, но на другом берегу Амстела. Друзья и родственники дали им кое-какую мебель, а благотворительные организации помогли привести жилье в приличный вид. О Хенке думать не приходилось. Во время войны он из мелкого воришки превратился в настоящего преступника и снова попал в тюрьму. На сей раз в отель «Ллойд», центр задержания на Хандельскаде.

Мать заметила, что Вим страшно кашляет, что его мучает боль в груди и легких. Она отвела его к доктору Дасбергу. Во время войны доктор получил временное разрешение на работу, потому что был единственным еврейским врачом в Амстердаме, делающим обрезание. Но после очередной масштабной облавы он вместе с семьей ушел в убежище, и им удалось выжить. Теперь же его дом стал центром притяжения для тех, кто возвращался из концлагерей и разыскивал свои семьи.

Мать Вима уже рассказала Дасбергу, что Вим долгое время провел в разных лагерях. Доктор осмотрел его и направил в еврейскую больницу на Ньиве-Ахтерграхт.

– Пока что вам нужно больше отдыхать, – сказал доктор. – И ни в коем случае не работать и не перенапрягаться.

Вим это понимал. Стоило ему хоть чем-то заняться, как силы мгновенно иссякали. Он часто лежал в постели, но от этого становилось только хуже. У него болело все тело, от шеи до бедер. Доктор дал ему адрес еврейской организации, которая могла оказать ему хоть какую-то финансовую помощь. Вим не мог работать и не получал никакого государственного пособия, так что эта поддержка оказалась очень кстати.

Через несколько недель матери Вима самой пришлось обратиться к доктору. Он спросил, улучшилось ли состояние Вима. Узнав, что ему становится только хуже, он вновь провел полный осмотр и снова отправил его на Ньиве-Ахтерграхт. На сей раз диагноз был ясен: острый плеврит, вызванный другими легочными заболеваниями, которые, по мнению врачей, терзали Вима уже давно. Восстановление должно было занять от года до двух. О работе не могло быть и речи, и о возвращении в мясную лавку пришлось забыть. Вим пришел к Адольфсу и сообщил ему дурные новости. За время войны ситуация изменилась, и в настоящее время мясник и не думал об открытии второй лавки.

Продукты все еще выдавали по карточкам. К счастью, Гер дважды в неделю привозил на своей тележке свежие фрукты и овощи и делился ими с друзьями, прежде чем открывать торговлю на улицах Амстердама. Джо была очень рада: она была беременна, и ей нужно было хорошо питаться.

Когда приблизилось время родов, она переехала к матери и братьям, чтобы родить у них. Роды, конечно же, принимал доктор Дасберг. Вим был счастлив, что сестра снова рядом.

21 августа Вим ненадолго прилег – ему положили матрас в гостиной, потому что его маленькая спальня превратилась в родовую. Неожиданно он услышал наверху какую-то суету и топот. Услышав, что мать бегом спускается с лестницы, он заподозрил неладное. Все началось на неделю раньше. Акушерка, с которой мать договорилась заранее, оказалась занята, а помощь Джо была нужна немедленно. Мать кинулась в школу акушерок и вскоре вернулась с сестрой. Звали ее Мип – симпатичная, очень живая девушка из Лиссе, что в Южной Голландии. Ей предстояло заботиться о Джо во время родов и после. Судя по звукам, доносящимся сверху, роды явно приближались. Время от времени Мип спускалась на кухню за водой или выпить чаю. Вим выждал удобного момента, чтобы выскользнуть из гостиной, потому что все еще лежал в постели в рубашке и белье, а его одежда лежала в другой комнате. Он изо всех сил постарался, чтобы Мип его не увидела. По крайней мере, он так думал.

Днем родился маленький Тео. Вим стал невероятно гордым дядюшкой, а Мип осталась в их доме на несколько дней, чтобы ухаживать за Джо. Через несколько недель Вим и Мип стали встречаться. У них начались отношения. Серьезные. Настолько серьезные, что через шесть месяцев они уже строили планы свадьбы. Мип