кипятком ошпарю!

Лялина делает движение бежать. Баба Миля загораживает ей дорогу.

Л я л и н а (испуганно). Я все скажу, Малаша, все… У Шуретты действительно родился ребенок. Но, Малаша… его может еще и не быть. Только пойми меня правильно! Я предлагаю, чтобы о ребенке позаботился отец. Должны же и отцы заботиться о своих детях!

Б а б а  М и л я. Тот самый жентильмент?!

Л я л и н а. Да-да, тот самый… Я говорила с ним, и он не отказывается. Он даже советовался уже со знакомым юристом: абсолютно законно ребенка можно очень хорошо устроить… в Дом младенца.

Б а б а  М и л я (ожидала всего, только не этого). Что-о?! Нашего, калитинского, мальчишку в Дом младенца?! При живой матери и прочих сродственниках?!

Л я л и н а. А что в этом такого?.. Ты, Малаша, хоть и читаешь газеты и слушаешь радио — даже телевизор каждый день смотришь, — все-таки какая-то отсталая и рассуждаешь в высшей степени странно. Ну посуди сама… Если государство наряду с родильными домами считает нужным учреждать и дома младенцев, так должны же быть в них младенцы!

Б а б а  М и л я. Что ты мелешь… передовая!

Г а л и н а  появляется в передней.

Г а л и н а. Как вы смеете?.. Вы плохая, гадкая!..

Л я л и н а. Что такое?! А ты что, подслушиваешь? Вас в комсомоле этому учат?!

Г а л и н а. И Александра гадкая! Мы не позволим вам, не позволим!..

Б а б а  М и л я. Галочка, выйди.

Г а л и н а. Нет.

Б а б а  М и л я. А я говорю…

Г а л и н а. Нет, баба Миля, нет! (Со слезами в голосе.) Илюшка, наш Илюшка должен быть у нас!

Звонок в передней.

Л я л и н а. Это — Шуретта!.. Малаша, Галочка… Не надо ей пока ничего… Пусть она сама поговорит с отцом. С отцом и с Андреем. Слышите?.. Будьте человечны: она так переживает, так страдает!

Снова звонок. Баба Миля идет в переднюю открывать. Часы бьют семь. Входит  А л е к с а н д р а.

А л е к с а н д р а (молодая, красивая, модная. Довольная и веселая, будто ничего особенного с нею не произошло). Здравствуй, нянечка! Галочка, здравствуй! А папы, конечно, уже и след простыл. О, вы без меня даже не садитесь за стол? Благодарю. Я с удовольствием выпью чаю и съем что-нибудь с дороги… Кстати, сестричка, сразу, чтобы не забыть. У меня к тебе просьба. К тебе и к твоему Кузе. (Роется в сумочке.) Съездите, пожалуйста, на вокзал, в камеру храпения, и привезите мне мой багаж. Вам на вашем мотоцикле это ведь ничего не стоит. Вот квитанции а на всякий случай, если спросят, паспорт. Держи… (Отдает Галине квитанции и паспорт.) Ну как вы тут? Что у вас нового? Да! А когда именно приезжает Андрей?

Г а л и н а (бросает квитанции и паспорт на стол). Никуда и ни за каким твоим багажом я не поеду!

А л е к с а н д р а (удивленно). Что? Почему?!

Г а л и н а. Так!

А л е к с а н д р а (настороженно). Тетя Лукреция, что здесь такое? Что случилось?

Л я л и н а. Ах, Шуретта!.. (Делает ей какие-то знаки.)

Г а л и н а (с горечью и возмущением). Багаж! Твой багаж!.. А где твой ребенок?!

А л е к с а н д р а (понимающе). А-а…

Б а б а  М и л я (сокрушенно). Ах, Шурочка, Шурочка… (Всхлипывает.)

Г а л и н а. Отвечай: где?!

А л е к с а н д р а. Слушай, Галина… Этот вопрос мне вправе задать отец. Была бы вправе задать мать, если бы была жива. А ты… Ты еще девчонка, птенец желторотый, и ничего не понимаешь в этих вещах.

Г а л и н а. Мне уже почти семнадцать! И это не вещь, а живой человек. Маленький, беспомощный, но человек! И он наш, родной и должен быть здесь, у нас.

А л е к с а н д р а. В общем, об этом я буду говорить с отцом, только с отцом.

Л я л и н а. Правильно! Это сугубо личный, интимный, весьма деликатный, а не какой-нибудь профсоюзный вопрос, чтобы обсуждать его на общем собрании!

Г а л и н а (горячо). Ты сейчас же, немедленно отправишься обратно и привезешь его сюда!

А л е к с а н д р а. Что-о?!

Г а л и н а. Да-да! Если ты его не любишь и не хочешь, чтобы он у тебя был, если он тебе в тягость, мы сами — я, баба Миля, папа…

А л е к с а н д р а. Я и без твоих подсказок знаю, что, когда и как мне делать!

Г а л и н а. Ты не имеешь права!.. Как же он там, где-то, без тебя? Кто его будет кормить?

Л я л и н а. Галина, перестань. Ты действительно не понимаешь. Шуретта все равно не может. Она должна подумать о своей фигуре…

Б а б а  М и л я (взрывается). При чем тут эта самая фигура?!

Л я л и н а. А ты, Меланья, ничего не смыслишь в искусстве. Фигура для эстрады — все!

Б а б а  М и л я. Чего-о?!

К у з я  вбегает уже одетый в форму учащегося ПТУ.

К у з я. Семену Петровичу Калитину! Телеграмма. Из Москвы… Я уже расписался.

Г а л и н а. Дай сюда… (Берет телеграмму, вскрывает, читает.) «Буду двадцатого. Андрей».

К у з я. Завтра, значит. Вечером. Оба московских поезда приходят вечером.

Г а л и н а. Все равно, кто бы к нам ни ехал…

А л е к с а н д р а. Довольно! Мы не одни — здесь посторонние!.. (Резко поворачивается и уходит в дверь слева.)

Л я л и н а. Правильно!.. (Уходит вслед за Александрой.)

Звонит телефон.

Г а л и н а (берет трубку). Да… Папа! Слушай! Слушай, что я тебе скажу!.. Что?.. Будешь только завтра утром? Но слушай… Да слушай же!.. (Кладет трубку.)

Б а б а  М и л я (встревоженно). Укатил со своими принцами да принцессами?

Г а л и н а. Да.

Б а б а  М и л я. Ну что ты скажешь-будешь делать!..

Г а л и н а (садится к столу, думает. Хватает паспорт Александры, вскакивает). Кузя! Едем!

К у з я. Куда? На стадион?

Г а л и н а. В Светлановку!

К у з я. Опять в роддом? За тридцать с лишним километров?

Г а л и н а. Тридцать два по спидометру.

Б а б а  М и л я. Зачем это?

Г а л и н а. За Илюшкой.

Б а б а  М и л я. Да ты что?.. А что тебе отец… Семен Петрович скажет?

Г а л и н а. Что бы ни сказал!

Б а б а  М и л я. Хм… Так тебе его и выдадут. Посылку на почте и ту зря не получишь, а тут…

Г а л и н а. Пусть попробуют не выдать! Это же наш Илюшка!.. И у меня вот… (Показывает паспорт Александры.)

К у з я. А может… еще присядем, разберемся?

Г а л и н а. Я уже сидела… Поехали!

Галина идет в переднюю, Кузя за нею.

Б а б а  М и л я. Ребята, стойте! Нельзя же так — без ничего… (Мечется по комнате, достает из ящика буфета салфетки, полотенца, скатерть, хватает с дивана теплую шаль.) Что делается, а!.. Чекарда какая-то… бредлам! (Убегает вслед за Галиной и Кузей.)

Входит  Л я л и н а, оглядывает комнату, прислушивается.

Л я л и н а. Слава богу, кажется, образумились и успокоились.

З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Декорации те же. И такое же тихое раннее утро. Часы бьют шесть.

Радио: «Говорит Москва! С добрым утром, товарищи…»

Г а л и н а  проходит из своей комнаты к репродуктору, выключает его и возвращается к себе.

Входит  Л я л и н а.

Л я л и н а. Гм! Странно… (Включает репродуктор и возвращается к себе.)

Радио: «Передаем последние известия…»

Б а б а  М и л я  входит, вытирая мокрые руки о передник.

Б а б а  М и л я. Тсс! Нишкни,