Царь нечасто отлучался из своей Гатчинской резиденции, которая была удобнее всего для охраны. Из соображений безопасности августейшая семья ютилась в тесных антресолях, которые были оснащены сигнализацией и откуда можно было эвакуироваться через подземный ход. Военный министр Д. Милютин, побывавший у нового государя с докладом, с изумлением пишет: «В Гатчине поражает приезжего вид дворца и парка, оцепленных несколькими рядами часовых с добавлением привезённых из Петербурга полицейских чинов, конных разъездов, секретных агентов и проч., и проч. Дворец представляет вид тюрьмы; никого не пропускают без билета с фотографическим на обороте изображением предъявителя. Гатчина и без того носит мрачный, подавляющий отпечаток; теперь же она производит удручающее впечатление. Их величества живут в совершенном уединении».

Оказываясь в столице, Александр останавливался не в просторном Зимнем дворце, а в гораздо более компактном Аничкове – его было легче охранять. Любимая царем рыбная ловля могла считаться уединенной отрадой лишь весьма условно: в кустах скрывалась специальная команда из двадцати чинов дворцовой полиции.

Очень несвободная страна, которой правит очень несвободный человек, «гатчинский узник», – такое впечатление производили на иностранных наблюдателей Россия и ее император. К этому следует прибавить, что при своем мощном телосложении Александр Александрович не отличался здоровьем. Он сильно вредил себе перееданием и страдал ожирением, увлекался спиртным, что при его слабых почках было опасно. Великан и богатырь, с которого, как считалось, Репин написал на своей знаменитой картине Илью Муромца, умер от нефрита сорокадевятилетним, оставив Россию на попечение молодого наследника, совершенно не готового к самодержавному управлению огромной империей.

В отличие от отца, умевшего давать дорогу людям ярким, неординарным, Александр III скорее следовал примеру деда – тот не любил, чтобы на вершине государственной пирамиды блистал кто-либо кроме него. Внук же вообще относился ко всему сверкающему с недоверием. Ведущие деятели прежнего царствования – энергичный Лорис-Меликов, высокоумный Милютин, экспансивный Константин Николаевич – очень быстро лишились своих постов. И дело было не только в их реформаторском настрое. Наступило время людей негромких, неэффектных, осторожных. Вполне реакционный по своим взглядам Н. Игнатьев, сменивший Лориса на посту министра внутренних дел, скоро был отправлен в отставку за чрезмерную активность, которая новому государю не понравилась. Уже цитировавшийся тайный советник Е. Феоктистов, возглавлявший цензурное ведомство, и тот в своих записках признаёт: «…Всё выдающееся из ряда вон, всякая крупная величина, не пользуется у нас фавором; нужен главным образом «хороший человек», но что именно подразумевается под этим термином, не поддается никакому анализу. Хорошим человеком может быть человек недалекого ума, без способностей, совершенно бесцветный, но если он скромен, почтителен, приятный собеседник – симпатии будут всецело на его стороне».

А. Блок писал о временах Александра III:

Глухость, серость, затхлость этой эпохи принято связывать с исключительным влиянием «излюбленного интимного советника» Константина Петровича Победоносцева (1827–1907). Александр Александрович проникся доверием и уважением к этому ученому правоведу еще с тех пор, когда тот преподавал юноше юриспруденцию.

Константин Петрович Победоносцев. Фотография

Убеждения Константина Петровича были радикально государственническими. Победоносцев верил, что «Россия была сильна благодаря самодержавию, благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царём», а любая форма народного представительства для страны смертельно опасна. Парламентаризм – «великая ложь нашего времени», ибо депутаты своекорыстны и обслуживают интересы денежных мешков. Иное дело – самодержец, Помазанник Божий, все помыслы которого направлены единственно на благо отечества. Россия будет крепка и жива до тех пор, пока она едина телом, волей и духом, а для этого необходимы железный союз царской власти, элиты и церкви.

Ультраконсерватизм, к которому в конце концов пришел Победоносцев, был следствием долгой эволюции. В молодости это был человек вполне «прогрессистских» взглядов. Он печатался у Герцена, с энтузиазмом приветствовал отмену крепостничества, радовался гласности, участвовал в подготовке великой судебной реформы. Но общественное возбуждение, возникшее в результате либеральных новшеств и очень скоро переросшее в разрушительное революционное движение, заставило Константина Петровича отказаться от «опасных заблуждений». Напуганный нигилизмом, а затем и террором, он видел спасение в том, чтобы как можно решительнее повернуть назад, к незыблемости и стабильности.

Победоносцев являлся одним из идейных вождей консерватизма еще при Александре II – в 1880 году был назначен обер-прокурором Святейшего синода, а после цареубийства, подтвердившего победоносцевские пророчества, стал главным государственным идеологом.

Влияние Константина Петровича на царя, а стало быть, и на политику было огромно. В частных беседах и многочисленных письмах, записках, меморандумах он все время призывал государя к решительности. Уже первого марта 1881 года Победоносцев пишет: «Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак». Это были слова, которые желал услышать Александр – они полностью совпадали с его внутренним убеждением. Умный, красноречивый, убедительный советник-наставник помогал ему преодолевать любые сомнения и колебания.