Государь и его наставник. И. Сакуров

Исключительное доверие, которым пользовался у царя «русский папа» (Победоносцева называли и так), позволяло Константину Петровичу тасовать министров, убирая тех, кто ему не нравился, и продвигая своих назначенцев.

Это был настоящий «великий инквизитор» – фанатичный, аскетичный, одержимый идеей, которая представлялась ему единственным спасением России. Победоносцева, разумеется, сильно не любили, но никто не мог заподозрить его в корысти. Даже С. Витте, политический и идейный оппонент обер-прокурора, пишет про него: «редкий государственный человек по своему уму, по своей культуре и по своей личной незаинтересованности в благах мира сего». У деятеля правых взглядов, графа С. Шереметева, Победоносцев и вовсе вызывал восхищение: «Укладистый, простой и приветливый, он привлекал своим несомненным выдающимся умом, оригинальностью речи, истинным юмором и меткостью суждений. Его критический склад и его особые изложения блистали остроумием. Он был наиприятнейший собеседник».

Дальнейшие исторические события вроде бы подтвердили правоту Победоносцева: ослабление самодержавной «вертикали» и общественное разномыслие действительно погубили империю, разрушив ее «ордынский» стержень. Однако существует и иная точка зрения. Запреты и насильственные ограничения свободы загоняют государственные недуги вглубь, мешают их излечению, вызывают внутреннее воспаление. В конце концов это приводит к мощному взрыву – еще более губительному, чем болезни, неминуемо сопровождающие всякий рост общественного организма. Однако после потрясений предыдущего царствования победоносцевская логика представлялась Александру III единственно верной.

При новом режиме произошел второй и главный взлет графа Дмитрия Андреевича Толстого, оттесненного конкурентами-либералами в конце правления Александра II. Теперь этот борец за ортодоксальные ценности оказался востребован и получил горячую поддержку Победоносцева, сказавшего, что само имя Толстого «служит знаменем известного направления». Если в 1870-е годы Дмитрий Андреевич ведал важной, но в общем мирной сферой просвещения и церковной деятельности, то теперь он получил куда более мощный рычаг для проведения реакционной политики: возглавил министерство внутренних дел, а стало быть и жандармский корпус. До самой своей смерти в 1889 году Толстой составлял своеобразный «дуумвират» с Победоносцевым, где первый занимался в основном практической работой, а второй – идеологической.

Значение министерства внутренних дел, в России всегда очень большое, после первого марта обрело совершенно гипертрофированные размеры. Это фактически было второе (и главное) правительство.

Толстой разгромил остатки подпольного революционного движения – при этом не устранив, а наоборот, обострив причины самого явления. Этим министр, однако, не ограничился.

При назначении на пост он спросил царя: «Угодно ли будет государю иметь министром человека, который убежден, что реформы прошлого царствования были ошибкой?». Александр ответил утвердительно – именно такой человек ему и был нужен. За несколько лет Толстой осуществил целую программу контрреформ, о чем будет подробно рассказано в следующей главе.

Как и Победоносцев, это был человек высокообразованный, исследователь отечественной истории, президент Академии наук. На общем сером фоне администрации 1880-х годов он представлялся личностью большого масштаба. Статс-секретарь и председатель Исторического общества А. Половцев объясняет это «ничтожеством современников» и «чрезвычайным упрямством характера» всемогущего министра.

Самая лучшая историческая репутация в «команде» Александра III у двух инородцев, что и неудивительно, поскольку при общей националистической установке на выдвижение «природных русских» попасть на высокий пост и удержаться на нем могли только «природные нерусские» исключительных дарований. Самые успешные стороны правительственного курса – внешнеполитическая и экономическая – связаны с именами министра иностранных дел Н. Гирса и министра финансов Н. Бунге.

Николай Карлович Гирс (1820–1895), по происхождению швед, принял российское подданство в уже немолодом возрасте. Это был, если использовать терминологию нашего времени, карьерный дипломат, долгое время занимавшийся азиатским направлением, в конце царствования Александра II – заместитель А. Горчакова. Пост министра он занял в 1882 году и оставался на нем до самой смерти.

Николай Карлович Гирс. Фотография

По своим взглядам это был человек умеренный, приверженец «средней линии», которая сочетала отстаивание имперских интересов с уклонением от серьезных конфликтов. За это Гирс часто подвергался нападкам со стороны «ура-патриотов», очень сильных при дворе, но упорно противился всякому ужесточению дипломатический риторики и в противоречие официальной доктрине держался проевропейской, прежде всего профранцузской направленности – притом что республиканская Франция у отечественных консерваторов симпатии не вызывала. Царь неизменно поддерживал Гирса, иногда защищая его от собственного окружения. Проправительственный (даже еще более реакционный, чем правительство) издатель влиятельнейших «Московских ведомостей» М. Катков требовал «русского министерства иностранных дел» во главе с «русским министром», но тщетно. Больше всего Александр III опасался потрясений – как внутренних, от которых его оберегало министерство внутренних дел, так и внешних, от которых Россию защищал Гирс.

Безусловно позитивной стороной противоречивой эпохи Александра III был стремительный экономический рост. Он был следствием не только общественной стабильности и мирного времени после революционных и военных бурь предыдущего десятилетия, но и результатом весьма здравого хозяйственного курса, который выстраивал министр финансов Николай Христианович Бунге (1823–1895). Это тоже был человек тихий, даже смирный, старавшийся ни с кем не ссориться и во всем угождать императору, но при этом знающий и дельный.