Департамент полиции ведал вопросами, касавшимися «общественной безопасности», а к этой сфере при желании можно было отнести любой вид деятельности.

Полиция выдавала паспорта и контролировала место жительства, перемещения и род занятий подданных. Разрешала или запрещала любые публичные мероприятия, вплоть до самых невинных. Надзирала за иностранцами и – отдельно – за евреями. Позволяла и прекращала издание газет. Занималась перлюстрацией почты. Следила за благонадежностью книг и репертуаром театров. Определяла, можно ли человеку заниматься той или иной профессией. Одним словом, запрещено было всё кроме того, что санкционировалось полицией.

В ее распоряжении имелись еще и два дополнительных мощных рычага. Во-первых, выдача «справки о благонадежности», без которой нельзя было поступить ни на учебу, ни на сколько-нибудь заметную должность. И, во-вторых, помещение любого лица под «гласный надзор», равносильное ограничению в правах. Вместо паспорта у «поднадзорного» имелось особое удостоверение, с которым человек не смел покинуть место жительства, мог в любое время суток, безо всяких объяснений быть подвергнут обыску, а вся его корреспонденция подлежала проверке. Особенно подозрительных ссылали под надзор в Сибирь. Таких, административно наказанных, было во много раз больше, чем осужденных по приговору. По меркам следующего столетия судебные репрессии выглядят довольно скромно: за тринадцать лет всего 20 «политических» было казнено и 128 отправлено на каторгу, но «административные», то есть полицейские наказания достигали весьма внушительных масштабов. Счет сибирских ссыльных шел на десятки тысяч.

Арест пропагандиста. И. Репин

Однако контроль над «общественным спокойствием» отнюдь не ограничивался полицейскими мерами. Программа консерваторов-государственников строилась гораздо шире. Ее очевидной (но не главной) целью был последовательный демонтаж либеральных реформ, ослабляющих самодержавие или представляющих для него потенциальную угрозу. В эту категорию попадали зачатки самоуправления и свободы слова, независимость судов, а также всё, связанное с воспитанием молодежи, охваченной революционным духом. Главной же, стратегической целью являлась стабилизация общества на основе «народного самодержавия», то есть единение самодержца и народа, осененное церковью. По сути дела, это была модификация всё той же триады «Православие-Самодержавие-Народность», но усиленная национализмом и укрепленная полицейским режимом.

Новый курс начал осуществляться еще до того, как принял вид разработанной программы. Последняя была сформулирована только к 1886 году, когда граф Д. Толстой представил государю «всеподданнейший доклад» с шестью пунктами. В число задач, подлежащих решению, входили: переустройство жизни основной части населения – крестьян; отмена земского и городского самоуправления; дальнейшее расширение властных полномочий министерства внутренних дел; замена выборных должностей «правительственными назначениями»; увеличение роли дворянства; передача полномочий мировых судов учреждениям, «находящимся в непосредственной связи с административной властью». Одним словом, это была программа превращения России в полицейско-бюрократическое государство, каким она была до Александра II.

Проект обсуждался на Государственном совете, где его поддержала лишь четверть участников – 13 человек. Но самодержавие есть самодержавие. Царь согласился с мнением меньшинства, и на этом прения закончились.

В последующие годы один за другим были приняты несколько актов, практически уничтоживших сложившуюся систему местного самоуправления.

В 1889 году появилось «Положение о земских участковых начальниках», которые обличались всей полнотой власти на низовом административном уровне. Земскими начальниками, от которых непосредственно зависела жизнь сельского населения, то есть большинства россиян, могли назначаться только потомственные дворяне. Эти администраторы (их было четыре-пять в каждом уезде) могли отменять решения сельских сходов и даже разгонять их силой, арестовывая выбранных крестьянами старост.

Следующим ударом по земствам, «отрешенным от центральной администрации и предоставленным всем случайностям выбора» (цитата из Победоносцева) было принятое в следующем году «Положение о губернских и уездных земских учреждениях». Выборы не отменялись, но вводились дополнительные привилегии для дворян и ограничения для крестьян, так что в губернских собраниях представители последних теперь составляли всего 2% (да и тех утверждало начальство). Но даже и такие, весьма далекие от народа земские учреждения всякое свое решение должны были согласовывать с губернатором.

В 1892 году выпустили новое «Городовое положение». По нему малоимущие горожане лишались избирательного права, в результате чего количество голосующих резко сократилось (например, в столице их осталось всего шесть тысяч человек – на миллионный город). Городские думы и управы утверждались администрацией, которая могла по собственному усмотрению отменить любое их постановление, если сочтет, что оно «не соответствует общим государственным пользам и нуждам».

Много больше куцего земско-городского самоуправления самодержавному государству мешала судебная система, главное завоевание реформаторов. Ограничение независимости этой ветви власти началось еще в семидесятые годы после оправдания Веры Засулич. Как мы помним, при помощи казуистических ухищрений политические дела стали передаваться в ведение военных судов.

При новом режиме правые газеты, поддерживаемые сверху, повели кампанию против института присяжных, несменяемости судей и гласности судопроизводства. Один из идеологов реакции, близкий друг государя и постоянный его корреспондент, князь В. Мещерский в 1887 году писал: «Вся Россия горьким 20-летним опытом дознала, что суд присяжных – это безобразие и мерзость, что гласность суда есть яд, что несменяемость судей есть абсурд».