Прошло немало времени, прежде чем Краб очнулся и поднял на нее глаза. Красные с опухшими веками.

   Ей пришлось еще раз повторить вопрос. Только тогда в глазах его мелькнуло понимание. Краб разлепил сухие губы и вытолкнул невнятное "да".

– Давай сюда, помогу, – зло сказала она. – Противно смотреть.

   И помогла. Как маленькому ребенку промыла раны раствором антисептика. Наложила достаточно тугие повязки, чтобы остановить кровь. Сразу после этого, Краб жадно опрокинул в рот полфляги воды. Привалился виском к холодной стене и закрыл глаза. Он глубоко и ровно задышал, даже не сказав ей "спасибо".

   Ника сидела на чем-то деревянном и от нечего делать всматривалась в спящие лица. Макс спал сном праведника. Спокойное расслабленное лицо, размеренное дыхание.

   Краб вздрагивал во сне, поджимал синие губы. По его худому, изможденному лицу, покрытому двухдневной щетиной, пробегала судорога.

   В наступившей тишине обостренный слух улавливал каждый шорох, доносившийся из соседнего помещения.

– Шей, тебе говорю, – тихий голос, без сомненья принадлежавший умирающему Перцу, явился для Ники ударом грома.

   Послышалась возня, потом что-то упало.

– Легче, Грек. Мне… больно.

– Так?

– Да… еще здесь стяни. Туже. Пусть кожа внахлест идет, чем дырка останется.

   Установилась долгая пауза.

   Ника лихорадочно соображала. Она пыталась себе представить, как они затолкали внутрь Перца все то, что высыпалось из люка. Вместе с грязью и мусором, со всем, что налипло на кишечник. И как можно было вместить все это в живот? Ладно – втиснули, ладно – зашивают. Но возможно ли, чтобы человек после Этого жил?! Да еще и разговаривал. И не то, чтобы просто разговаривал – советы давал!

   Все это в голове не укладывалось.

– Грек… брось туда всю эту фигню. Подальше, в угол. Крысы съедят…

– Не жалко? – сдавленно прошептал проводник. – На память оставить не хочешь?

– Смешно… тебе. Давно… пора было от этого дерьма избавиться.

   Помолчали.

– Давно… началось?

– А я знаю? – Перец понизил голос до еле слышного шепота.

   Ника осторожно встала. Тщательно выбирая место, куда можно поставить ногу, она подошла к двери и прислонила ухо к щели.

– …прекрасный день есть и пить перестал. Только и всего. Не требовалось. И внутри, понимаешь, будто что-то чужое ворочалось.

– Почему к доктору сразу не пошел? Говорят, на ранней стадии…

– Говорят, говорят… Некогда было. Меня кровососы на третьем уровне в котельной обложили. Там все водой залито. А посреди оборудование валом навалено – вроде как остров получился. Кровососы воды не любят. Не знаю, на что они рассчитывали – что я сам к ним приду, когда сидеть надоест? Вот на этом острове месяц без малого просидел.

– Месяц, – выдохнул Грек.

– Без малого. Видать, кто-то посвежее в наши края забрел. Снялись они всем семейством, и охотиться ушли. А то сижу, бывало… Там свет тусклый. Эти суки нарочно проявятся, рассядутся на лестнице, щупальца пораскрывают и сидят, не двигаясь. А потом – раз – и исчезнут. Я сижу, сердце в пятки ушло, жду, что они наплюют на всю свою нелюбовь к воде и с голоду ко мне полезут. Страшно, до жути. У меня к тому времени из оружия один нож остался. Тискаю его в руках до боли. А толку-то от ножа? Случись что, только и годится на то, чтобы себе по горлу резануть.

– Досталось тебе, Перец.

– Еще как. Так я еще после того, как снялись они, сколько времени просидел, чтобы удостовериться. Вот тогда и понял, что мне вообще ни еда, ни питье не нужно.

– Погоди… а спирт?

– Вспомнил… я думал, не вспомнишь. Жадность меня по старой памяти одолела. Хлебнул, думал вообще сдохну от твоего спирта. Таким узлом внутренности закрутило, думал, из горла полезут. А потом ничего, отпустило. И даже… хорошо стало.

   Некоторое время стояла тишина.

– Что делать будем, Перец?

– Ясен перец, выходить будем. Вас выведу, воздуха на поверхности глотну и назад. Ход здесь есть, аж за "Сталкером" выходит. Вернетесь, не беда.

– Знаешь, хватило мне этих подземных лабиринтов. Может, ближе выход есть? Я по старинке, по земле предпочитаю ходить.

– По земле – это хорошо. Но не нужно. На этом уровне тихо – снорки выше развлекаются.

– Снорки выше. А кровососы ниже…

– Были кровососы. Набрел я неделю назад на семейку. Дохлые все лежат. Те самые, что меня держали – у одного щупальце с корнем вырвано, я его хорошо запомнил. Монолитовцы под землей лазали и между делом семейку положили. И своих, конечно, оставили, будь здоров.

– Одной семейкой, сдается мне, в таких катакомбах дело не обошлось.

– Не скажи. Сам знаешь – кровососам простор нужен. Может, под Выселками и другое семейство имеется, но пока до них дойдет. Наша-то семейка матерая была, всех разогнала.

– Ты-то чего на нижний уровень полез, если знал, что там кровососы?

– Для дела полез, Грек, – Перец надолго замолчал. – Дорога на Выселки только через нижний уровень ведет… Выведу вас, воздуха живого напоследок глотну, и на дно… Спать буду… Устал я, Грек.

– Спи, давай. Может укол тебе сделать?

– Не надо мне теперь ничего… человеческого… Зона обо мне позаботится…

– Скажешь, когда сможем идти. Я рядом буду.

– Ага… твои… эти видели, что со мной?

– Видели…То, что ты отдельно и кишки отдельно.

– И… Краб видел?

– Краб нет. Только Макс с Очкариком.

– Скажи, зашил ты меня… живучий я, очень. Скажи, пусть не болтают.

– Будь спокоен.

– Да… "Патриота" бояться в Зону не ходить.

– Юморист.

– Все равно, скажи, проболтаются… убью на фиг…

   Ника осторожно отошла от двери. Она села на прежнее место, рядом со спящим Максом.

   В соседней комнате установилась тишина.

   Мигала лампочка. Загоралась, проявляя из непроглядной тьмы белые, измученные лица и гасла, на долю секунды оставляя в памяти негатив.

   «Так вот они какие, мутанты», – думала Ника, глядя прямо перед собой.

Те, о которых столько рассказывал Красавчик. Она-то делила его рассказы на десять, относя их к разряду тех историй, что обрастают подробностями для устрашения слушателей. Все эти человекоподобные собаки с гипертрофированными глазами, превосходно видящие в темноте. Люди – змеи, с гибкими как шланг костями, позволяющими заползать в самые узкие щели.

   Из того, что рассказывал Красавчик следовало, что трансформации происходили не только с телами. Гораздо страшнее, с его точки зрения, были мутации, касающиеся иных органов. Существовали и люди, которые могли передвигать взглядом предметы. Или те, кто подобно контролеру, улавливал мысли на расстоянии. Красавчик называл их перерожденцами.

   Исходя из вновь открывшихся обстоятельств, Ника принялась заново