и надзиратели занялись теперь фрау Рупп. Она лежала головой на барьере, а ее крики дошли уже до степени конвульсий. Дросте собрал свои бумаги и сошел с судейского места. Против всех правил он приблизился к обвиняемой, чувствуя потребность утешить ее хоть одним человеческим словом после всех тех страданий, которые он ей причинил. Но фрау Рупп ничего не слышала и не видела. В обрывистых словах она высказывала все свое горе – ее муж изменил ей, а она ничего не знала.

– Дайте ей морфия и уложите спать, – вполголоса сказал Дросте. Придерживая обеими руками бархатные отвороты своего талара, он вышел из залы. Коридор был полон испарениями толпы и шумом разговоров. Дросте почувствовал, что у него дрожат колени победа совсем обессилила его. Не было никакого сомнения в том, что это была победа. Юристы поздравляли его, старшие судьи останавливались, чтобы похлопать его по плечу, по мере того как он подвигался к своему кабинету. Перерыв, предназначавшийся для завтрака, уже кончился, и судьи, свидетели, истцы и адвокаты возвращались в различные залы. Рассказ о неожиданной развязке процесса Рупп уже передавался из уст в уста. Перлеман заботливо притотовил стакан молока с содовой. Дросте с благодарностью проглотил безвкусное пойло, пропустив его в свое воспаленное горло. Он вымыл руки, но у него были такое чувство, словно они от этого не стали чище. Немедленно после этого раздался стук в двери, и в кабинет Дросте вошел верховный судья. На Дросте все еще был его талар, хотя он и снял уже воротничек и галстук. Он стоял перед маленьким, неудобным рукомойником, пристроенным в дверной нише, и торопливо вытирал руки, чтобы принять поздравление и привет председателя верховного суда.

Председатель был пожилым господином с крашеными усами, всегда носившим старомодные галстуки. В своем старомодного покроя тесно облегавшем его фраке, он, казалось, только что вернулся с верховой прогулки в Тиргартене.

– Превосходно, превосходно, – сказал он. Сегодня ваша модная психологическая школа отпраздновала новую победу. Вот так вы опережаете нас, стариков. Скажите по честному Откуда в вас такое ослиное упрямство? Превосходно! А теперь значит весь процесс начнется сначала, а? Знаете, он очень напоминает мне случай, который мне пришлось разбирать в бытность мою молодым судьей в Мюльгаузене, в Эльзасе – в те дни Эльзас еще принадлежал Германии…

Дросте снова надел воротничек и выслушал рассказ о случае, который ничем не напоминал дела Руппов. Наконец, председатель верховного суда удалился, все еще бормоча свои двусмысленные комплименты, и Дросте остался стоять в нерешительности среди комнаты, вдыхая запах отсыревших обоев, который никак нельзя было выветрить. Перлеман вошел и уложил на место папку с делом Руппов. Дросте с отвращением взглянул на нее.

– Попросите сюда доктора Экгардта, – сказал он. – Я хочу посоветоваться с ним. Перлеман рассмеялся.

– Господин судья, вы снова забыли, что он в свадебном путешествии! – с восторгом воскликнул он.

Перлемана вечно забавляла постоянная забывчивость Дросте во всем, что касалось простейших жизненных вещей, и он часто развлекал жену и тещу рассказами о «последней истории» с судьей. Доктор Экгардт был в отпуску уже три недели, а Дросте забывал об этом почти каждый день. Дросте сделал гримасу. Он привык к Экгардту. С Штраубе, замещавшим Экгардта, он совсем не мог ужиться. Стоя у стола он прочел несколько замечаний, сделанных им на полях документов, и вздохнул.

– Доктор Экгардт вернется в понедельник, – утешил его Перлеман, вешая талар судьи в шкаф, и вышел из комнаты.

Дросте вынул из ящика трубку, набил ее, отложил в сторону и закурил сигаретку. Он жадно курил, глотая дым. Зазвонил телефон. Звонил прокурор.

– Мы должны были бы собрать совещание, чтобы решить, когда мы начнем вторично дело Руппа, – сказал он. По-видимому теперь, добравшись наконец до правды в деле Руппа, суд оказался только перед новыми затруднениями.

– Да, мы должны были бы, – неохотно ответил Дросте. Он с гораздо большим удовольствием взял бы Клерхен на прогулку по свежему воздуху и чувствовал бы в своей руке ее доверчивую маленькую ручку. Он взглянул на часы – было почти три.

– Но в конце концов ведь сейчас неделя уже почти кончилась, – донесся до него голос прокурора. Я сам тоже с гораздо большим удовольствием отправился бы домой.

– Я немного устал, – охотно поддержал его Дросте.

Прокурор принял это предложение с энтузиазмом.

– Перлеман! – позвал Дросте. Звонок на его письменном столе не действовал.

Прошло некоторое время, прежде чем пришел Перлеман, а тем временем Дросте привел в порядок комнату. Он сделал несколько заметок, побросал старые бумаги в корзинку. Наконец пришел Перлеман.

– Где моя шляпа? – спросил Дросте.

– Вы пришли без шляпы, господин судья.

– Но ведь сейчас идет дождь, – настаивал Дросте глядя в окно. Красная стена тюрьмы была. совсем мокра. Дождь лился серебристыми струйками.

– Утром была хорошая погода, – продолжал Перлеман.

Дросте увидел себя стоящим с мокрой головой на трамвайной остановке.

– Значит, мне придется взять такси, – нерешительно сказал он.

Перлеман протянул ему записку. Она была от Марианы.

«Не хочешь ли выпить со мной чашку кофе?» – писала Марианна.

От волнения Дросте совсем за был о том, что Марианна была на суде. Он весь просиял от удовольствия. Кофе и Марианна были как раз тем, что ему было нужно. Он быстро надел пальто.

– Дама ждет на лестнице номер два, – объявил Перлеман.

– Завтра с утра мне будут нужны копия отчета сегодняшнего заседания и вечерние газеты, – сказал Дросте и быстро вышел.

Марианна сидела на одной из деревянных скамей, на которых сидели обычно свидетели в ожидании вызова и любопытные, толкущиеся в суде. Она оживленно разговаривала с плотным молодым человеком, в ушах которого поблескивало что-то, напоминавшее золотые запонки. Она любила вступать в разговоры с всевозможными людьми в трамваях, автобусах, на рынке, на стройках и веселила потом своих друзей рассказами о наиболее интересных моментах этих беглых разговоров. Она была в спортивном костюме из твида, с клетчатым шарфом на шее и в красной шапочке, выглядевшей как сигнал опасности. Увидев Дросте она вскочила и пошла ему навстречу.

– Ты совсем мертв, бедный Пушель? – сразу спросила она.

– Да, почти.

– Меня ждет Пуффи, так что мы можем ехать.

Пуффи была кличка ее всегда пыхтевшего автомобильчика.

– Это хорошо. Идет дождь, – сказал Дросте.

– Всего лишь теплый и приятный майский дождик, – ответила Марианна, выходя из дверей под дождь. Так она принимала события. – Куда ты хочешь поехать? – спросила она, когда они сели в автомобиль. – В кафе или ко мне в контору?

– По-моему на Дюссельдорферштрассе.

– Что ты потерял на Дюссельдорферштрассе?

– Но Эвелина… – нерешительно начал он.

Марианна пристально взглянула