Теперь вся зала суда напряженно прислушивалась к допросу. Слышно было даже шуршание записки, которую обвиняемый передал своему защитнику через его плечо.

– Ну конечно, – улыбнулась вдова Онхаузен. Он сразу избавился бы от всех своих бед, если бы мы поженились.

– Знали ли вы, что Рупп уже женат? – быстро спросил Дросте.

Фрау Онхаузен бросила быстрый взгляд на фрау Рупп, сидевшую на скамье подсудимых.

– Да, знала, – сказала она.

Глаза всех устремились по направлению ее взгляда. Фрау Рупп сидела в своей обычной позе глядя на руки, словно была глуха и ничего не понимала. Дросте показалось, что ее рыжие волосы вдруг потемнели, выглядели гораздо темнее, чем обычно. Внезапно у него промелькнула мысль, что ее волосы были влажны от пота, и что фрау Рупп переживает теперь страшно мучительную минуту. Воцарилось молчание, которое прервала сама свидетельница, не дожидаясь следующего вопроса.

– Видите-ли ваше превосходительство, уже задолго до того, как у Руппа началось со мной, между ним и его женой все было кончено. Рупп всегда был бабником, об этом знала вся улица. Но если бы мы поженились, я сумела бы держать его в узде. Его жена не сумела удержать его, и ведь никто не может отнять у вас то, что вы уже потеряли, – она небрежно облокотилась на барьер свидетельского места, заставив судебного служителя возмущенно и беспокойно взглянуть на нее, и фамильярно-доверчиво продолжала. – Нет, нет, ваше превосходительство, когда вы держите мужа как следует, никто не сможет отбить его у вас. Мой муж не ушел бы ни с какой женщиной, хоть бы его просила о том сама Венера. Рупп сто раз повторял мне, что никогда не любил как следует жену. Он платил бы ей алименты и с ней было бы кончено. Видите ли, он подходил мне и в деле, и в остальном тоже…

– А откуда Рупп взял бы деньги, чтобы платить жене алименты? – вставил прокурор. Вы ведь знали, что он безработный и что у него нет средств. Вы собирались дать ему денег на развод?

Вдова с удивлением поглядела на него.

– Я? То есть как?… Нет – ответила она. Видите ли, ведь он должен был получить наследство после матери. Оно помогло бы ему отделаться от жены…

– Я хочу что то сказать, – неожиданно заявила фрау Рупп.

Все находившиеся в зале суда повернулись к ней. Скучный, монотонный голос, который они слышали изо дня в день, сейчас как-то изменился. В нем слышалась надорванная нотка, напоминающая рыдание. В напряжении момента Дросте ухватился за первую попавшуюся ему на глаза вещь – она оказалась карандашом. Он отдал бы все что угодно за одну лишь сигаретку. Ему казалось что тупое биение его сердца все выше подымалось у него в груди.

– Одну минуточку, фрау Рупп, – сказал он. Как только будет закончен допрос свидетельницы.

Фрау Рупп не села на место. Она осталась стоять, сжимая руками барьер перед собою… Она равномерно покачивалась взад и вперед, как делают ребятишки школьники, декламирующие стихотворение.

Дросте быстро повернулся к свидетельнице.

– Еще один вопрос, – сказал он, злясь сам на себя за собственную хрипоту. Носили ли ваши отношения с обвиняемым очень интимный характер? Свидетельница помолчала, несколько секунд глядя на Руппа. Обвиняемый не ответил на ее взгляд. Он положил руку на плечо защитника, как бы желая сказать тому что-то чрезвычайно важное.

– Если хотите, вы можете не отвечать, – указал Дросте вдове Онхаузен.

Она дружески кивнула ему, показывая, что поняла

– Тогда я умолчу, – сказала она.

По зале суда пронесся быстрый, тут же замерший смешок.

Дросте глубоко вздохнул. Воздух, проникший в его воспаленное горло, показался ему прохладным.

– Не хочет ли кто-либо задать еще какие-нибудь вопросы свидетельнице? – спросил он, пристально глядя на фрау Рупп, лицо, которой странно гримасничало под влиянием волнения.

Дама-присяжная заседательница, Фрау Будекер, шепнула что-то ассесору Штейнеру, в свою очередь повторившему ее вопрос судье Дросте. Он снова повернулся к свидетельнице.

– Члены суда хотят знать, собираетесь ли вы еще выйти замуж за Руппа? – спросил он.

– Нет. Конечно нет, – немедленно ответила фрау Онхаузен.

Защитник вскочил на ноги. По-видимому, он чувствовал себя в отчаянном положении.

– Я должен протестовать против того, чтобы недоказанные любовные истории моего клиента разбирались в зале суда, с целью создать против него предубеждение, – крикнул он, обращаясь к присяжным.

Председатель верховного суда стоял в своей ложе. Во всей зале суда царило волнение. Одна лишь фрау Онхаузен стояла совершенно спокойная и, казалось, даже забавлялась происходившим. Она слегка раскачивалась и, несмотря на всю свою полноту и дородность, была весьма привлекательна. Как раз в такой позе она стояла вчера у стойки, когда за ней наблюдал Дросте.

– Совершенно верно. Хочет еще кто-нибудь задать вопрос? – сказал Дросте, обводя всех взглядом. Благодарю вас, этого достаточно, обратился он к свидетельнице.

Фрау Онхаузен сделала легкий намек на поклон, и служитель oтвел ее к месту на скамье свидетелей.

Теперь Дросте повернулся к фрау Рупп. Он никак не мог подавить совсем не подобающее юристу выражение доброты и жалости, появившееся на его лице. Он так ясно представлял себе, что делается внутри у фрау Рупп, что чувствовал боль в собственной груди. Он подверг фрау Рупп самому жестокому испытанию и изо всех сил надеялся теперь на то, что оно заставить ее говорить.

– Кажется, обвиняемая хотела что-то сказать, – спокойно заметил он.

Фрау Рупп все раскачивалась взад и вперед. Ее волосы были совсем мокры от пота, и это придавало ей совсем усталый, загнанный вид. Она открыла рот, силясь заговорить, но не могла произнести ни слова.

Дросте испытывал сильное волнение, охватывавшее его всякий раз, когда обвиняемый бывал доводим им до признания. Это чувство напоминало опьянение, от которого сжималось его горло, и холодная дрожь пробегала по телу.

– Вы ничего не знали об отношениях вашего мужа и свидетельницы? – мягко сказал он.

Фрау Рупп отрицательно покачала головой. Ее губы выпячивались вперед и, когда она наконец заговорила, ее речь была невнятна, как речь немого, пытающегося заговорить.

– Ничего не знала… – сказала она. Ничего не знала, ваше превосходительство. Ничего не знала обо всем, об этом. Живешь, лезешь из кожи ради мужа, а он… Совсем ничего не знала, повторила она и закрыла глаза. – Он сделал это. Он сделал это сам, а я ничего не знала, совсем ничего, ваша честь… Убийца, вот кто он такой, преступник. Если его повесят, так ему и надо… Так ему и надо! – крикнула она, и ее крик был как извержение вулкана, будто вся гора ее страданий раскрылась