– Вы с Йоргосом настоящие дураки, – засмеялся Деймос. – Очнись, Пирр! Здесь, среди нас, нет места любви. Будем надеяться, что твоя малышка Тея отличается от Калипсо и сможет разделить твою моногамию.

И я набросился на него. Не знаю точно, что взбесило меня больше – слово «любовь» или его скабрезные замечания по поводу тебя. Я успел отвесить ему хороший тумак, прежде чем Деймос скрутил меня, поджал под себя и зашипел на ухо:

– Хочешь плетей? Успокойся. Отрасти уже шкуру наконец. Вступай в Игру, иначе сдохнешь сам и погубишь малышку.

Я вывернулся из его рук, пытаясь отдышаться.

– И чего ты такой добрый, а? Почему так заботишься о нас, Деймос?

– Возможно, – театрально вздохнул он, сверкнув черными глазами, – вы возвращаете мне веру в настоящую любовь.

Опять это слово. Но сейчас я не дал сбить себя с толку. Деймос не так уж идеален, как хочет казаться. И у него есть слабые места.

– Здесь есть кто-то небезразличный тебе, – ахнул я. – Здесь, на острове…

Деймос засмеялся, но я успел ухватить то, как нервно он дернул плечом.

– Размечтался! – фыркнул он, взяв себя в руки. – Давай, тренируй свою речь о мужском бессилии перед Верховным Жрецом, а я помогу.

Я пообещал себе быть внимательнее, чтобы рассмотреть привязанности не столь яркие, как связь Калипсо с Йоргосом или Талии с Киросом. Я доберусь до тайной страсти Деймоса. Это будет на руку и тебе, и мне. А пока что сосредоточимся на Верховном Жреце.

Но Деймос не дал мне просто так закончить этот разговор.

– Эй, – сказал он будто бы безразлично. – А как все же… ты проворачиваешь это с простынями? Все не могу понять…

Я хотел его помучить, он редко признавался, что чего-то не понимал, вечно строил из себя умника. Но он помогал мне, и я решил развеять его любопытство.

– Краду простыни в прачечной, – нехотя признался я. – Даже пару раз получил плетей за их якобы пропажу. Суть в том, чтобы украсть достаточно. Для того… ну… чтобы хватило между дежурствами. Потом я менял их на новые.

– А как проносил в прачечную столько простыней? – теперь в голосе Деймоса было откровенное любопытство.

– Обматывал вокруг себя и надевал просторную рубаху, – стыдливо пробормотал я.

– То есть обматывал себя простынями, на которые након… – засмеялся он, но я резко оборвал его:

– Да заткнись ты!

Деймос продолжал смеяться, и я впервые видел его таким по-настоящему веселым, без напускной надменности или высокомерия. Передо мной был такой же мальчишка, как и я.

– Ой, прости… Я не могу…

– Пошел ты… – беззлобно начал я, но, не выдержав, тоже весело хмыкнул.

Думать о встрече с Верховным Жрецом не хотелось, поэтому я поддался веселью Деймоса. Нечасто удается вдоволь посмеяться. Возможно, это был вообще первый раз за четыре года, когда я веселился не с тобой.

* * *

Полагая легко обмануть Верховного Жреца, я глубоко ошибался. Деймос оказался прав: я получил приглашение на беседу во время ужина. Ты тревожно сверкнула глазами поверх своей тарелки, но больше ничем не выдала тревогу. Я гордился нашей скрытностью и изворотливостью: вряд ли кто-то мог догадаться (кроме вездесущего Деймоса), что нас связывает нечто большее, чем товарищество. И я в очередной раз оказался не прав.

Явившись в покои Верховного Жреца, я огляделся. Не был здесь несколько лет, с последнего крупного наказания. Комната главного человека на этом острове была самой просторной на вилле, что неудивительно. Часть просторного помещения, что служила опочивальней, пряталась за большой ширмой. Эту громадину мы затащили сюда несколько лет назад, и понадобились силы всех пятерых мальчишек, чтобы справиться. Конечно, тогда мы были детьми, но и сейчас, думаю, управиться, к примеру, вдвоем было бы проблематично.

Не думаю, что кто-то посещал ту половину покоев, где Жрец проводил ночи, а вот в той части, где принимал гостей или раздавал наказания, нам бывать приходилось регулярно – кому-то чаще, кому-то реже. За четыре года я оказывался здесь трижды, и после каждого визита на моем теле оставались следы от плети. Ты попалась лишь однажды, и я сделал всё, чтобы эту провинность приписали мне. В тот раз я получил плетей, даже не заходя в эту комнату. Достаточно было свидетелей, которые по моей просьбе опровергли твои слова и свалили всё на меня.

С моего последнего визита комната сильно изменилась. Мебель осталась прежней, деревянная и добротная, а вот картин и ваз прибавилось. В мерцающих огнях свечей все эти роскошные предметы еле видно светились. Я не понимал, для чего здесь, где мы живем столь уединенно, столько горшков, золотых кубков и тяжелых резных рам. По сравнению со всеми остальными помещениями виллы эта комната походила на сокровищницу.

– Как твои дела, мальчик мой? – раздался за моей спиной голос Верховного Жреца. Он подкрался тихо, с ночной половины своих покоев. Но я был готов.

– Все прекрасно, господин, – я послушно склонил голову. Полагалось говорить «мой господин», чтобы не выказывать дерзости, но я не мог себя заставить произносить фразу полностью. Мне претило, что мы вынуждены называть его так.

– Отрадно слышать, – казалось, Верховный Жрец не услышал моей оговорки, но следующие его слова заставили меня напрячься и подобраться. – Но я беспокоюсь о тебе, мой мальчик.

– Я недостоин вашего беспокойства… господин, – я старался говорить ровно и изображать непонимание. Надеюсь, ты бы похвалила меня за эту попытку.

– Здоровье моих Чемпионов заслуживает всего моего внимания, – мягко пожурил Жрец.

– Но я здоров, господин, – отчеканил я, вытянувшись в струнку. Жрец наконец вышел из-за моей спины и встал ровно напротив. Заметив мою напряженную позу, он приподнял бровь. Я усилием воли заставил себя расслабиться.

– Но некоторые… аспекты твоего мужского здоровья, – вкрадчиво сказал он, и от звучания этого голоса по моей спине прошел холодок, – вызывают опасения.

– Я… не понимаю, – пришлось сделать усилие, чтобы голос звучал растерянно.

– Скажи, – внезапно Жрец сменил тон на доверительный, как бы между прочим развернулся и прошествовал к креслу с высокой спинкой. – Разве нет среди наших девочек той, которая нравится тебе больше всех?

Верховный Жрец уселся в кресло и принялся расправлять тогу, укладывая фигурными складками у себя на коленях.

– Я не совсем…

– Слышал, – Жрец вскинул на меня острый жалящий взгляд, – ты довольно близок с дочерью Артемиды, нашей малышкой Галатеей.

От твоего имени, произнесенного этим поганым ртом, меня бросило в дрожь, но я сдержал судорогу. С трудом расслабив мышцы лица, которые свело от ярости, я легко приподнял брови и делано безразлично сказал:

– Ведь Галатея всем как младшая