очень рано кончились запасы: пастухи уже несколько дней сидят без хлеба.

Староста, понимая, к чему клонит бек, сказал:

— Разве наш хлеб — не ваш хлеб? Прикажите, и я нам дам муки сколько угодно.

— Да будет твой дом полной чашей, — ответил бек, — конечно, это так. Разве мы не кумовья? Все мое — твое, а твое мое. Не так ли, Хачо?

— Бог свидетель, что это так… Сколько нужно муки?

— Покуда хватит десяти мешков, а там видно будет! Ведь ваши амбары не опустеют.

Принужденно улыбаясь, староста кивнул головой.

Когда покончили с едой, Степаник принес воду для омовения рук. После этого он подал кофе. Бек приказал стоявшим в ожидании слугам отправиться во двор, где для них были разостланы паласы и подан обед.

Разговор снова зашел о подарке эрзерумского вали. Бек расхваливал породистого скакуна, уверяя, что его родословная ведется со времен Антара; по его словам, лошадь была лучших арабских кровей.

— Но этот прекрасный подарок обойдется мне слишком дорого, — сказал он в заключение.

— Почему? — удивился староста.

— Неужели тебе непонятно, что я должен щедро наградить того, кто доставил мне этого коня? Мне нужно не меньше ста золотых.

Староста теперь ясно понимал, куда клонит бек и с какой целью он приехал к нему. Не подавая виду, Хачо сказал:

— Ну что ж, лошадь стоит того.

— Да, но откуда у меня деньги? — сердито воскликнул бек. — Золото водится только у армян, будь оно проклято!

Родственники бека, до того хранившие молчание, вмешались в разговор:

— Не горюйте, бек. Не было случая, чтобы кум Хачо не выручил вас.

— Бог свидетель, что это так, — поддержал другой.

— Кум Хачо хороший человек, — добавил третий, — другого такого среди армян нет.

Старик Хачо видел, что его хотят заставить оплатить долг бека. Подавив досаду, он сказал:

— Я не допущу, чтобы бек огорчался из-за ста червонцев.

— Да будет изобильным твой дом! — в один голос воскликнули курды.

Староста встал и, выйдя из комнаты, позвал старшего сына; он велел ему незаметно сходить на гумно, где было спрятано золото, и принести сто червонцев.

— Для чего? — изумился сын.

— Ты забыл, что, накормив и напоив курда, надо дать ему еще в зубы «дишкираси», — с грустью ответил отец.

— Будь они прокляты! — выбранился сын и, взяв корзину, пошел в сарай, делая вид, что идет за соломой.

«Дишкираси» означало «дань за зубы», — такую дань курды когда-то взимали за то, что оказывали честь армянину, посетив его дом и отведав его хлеба-соли. Хозяин дома, угостив незваных гостей, должен был еще откупиться от них, иначе над ним учинили бы расправу. Хотя обычай этот почти исчез, курды все еще ухитрялись получать золото, пуская в ход более тонкие уловки.

Когда старик вышел, бек злобно сказал:

— Если он не принесет золото, я велю спалить его дом!

— Не следует этого делать, — вступился за старосту один из родственников бека, — Хачо добрый армянин, зачем его обижать! Двери его дома всегда открыты для нас, чего ни пожелаем — ни в чем не отказывает.

В этот момент вошел Хачо и, положив перед беком кошелек, сказал:

— Бог свидетель, эти деньги я берег для спасения души, хотел совершить паломничество в Иерусалим, но разве я могу отказать вам?

— Не прибедняйся, кум Хачо. Я знаю, у тебя много золота, — сказал бек и небрежно сунул кошелек в карман.

Наступил прохладный вечер. Бек приказал седлать лошадей. Выйдя во двор, он стал прогуливаться со старостой. При виде Степаника, игравшего с козулей, бек подошел к нему.

— Ну как, нравится тебе козуля? — спросил он юношу.

— Очень, только у нее поранена ножка! Видно, ее искусали собаки. Но ничего, я залечу ей рану. Бедняжке больно, поэтому она ничего не ест, — ответил Степаник, перевязывая козуле ногу.

— Я вижу, Степаник, что ты очень любишь животных! Я пришлю тебе жеребенка.

— Я не люблю лошадей.

— А кого же ты любишь?

— Козуль, оленей, куропаток.

— Хорошо, вот поеду на охоту — постараюсь поймать для тебя оленя.

Слуги доложили, что лошади поданы.

Поблагодарив старосту за гостеприимство, бек направился к воротам, где его ожидал красавец конь. В знак особого уважения старик Хачо придержал рукой стремя и подсадил гостя. Погарцевав перед воротами с копьем в руке, бек простился со старостой и уехал.

Старик долго смотрел ему вслед. Он видел, как бек, подстегнув коня, опять птицей перелетел через ров, видимо считая, что такому лихому наезднику, как он, не пристало пользоваться мостом. В этот момент из кустов выскочил заяц; бек мгновенно настиг его и пронзил копьем. Провожая гостя глазами, староста думал: «Почему так несправедливо устроен мир? У курда нет хлеба… Армянин пашет, сеет, жнет и отдает ему свой хлеб… Курд получает в подарок породистого коня, весело гарцует на нем, а армянин платит за него… сам же ездит на осле…»

Глава восьмая

Староста Хачо вместе с сыновьями сидел за вечерней трапезой. Тускло светила горевшая в углу лампадка. Ужинали молча.

За окном благоухала весна, издали доносилось блеяние овец, возвращавшихся с пастбищ.

Возле тониров суетились снохи, готовили ужин для пастухов и батраков. Им полагалось накормить в первую очередь мужчин, а потом уже самим вместе с девушками сесть за трапезу. Маленькие дети, набегавшись за день, крепко спали.

После ужина сыновья старика отправились по своим делам. Надо было присмотреть за скотиной, напоить поля водой, — в этот вечер подошла их очередь, — сходить на мельницу, перемолоть зерно, — дел предстояло еще множество.

Со стола убрали. Хачо сидел задумавшись. Он остался вдвоем со своим старшим сыном Айрапетом, который молча набивал ему чубук.

Казалось, печальный демон осенил в этот вечер кровлю их дома своим черным крылом.

— Сколько мешков забрали курды? — спросил отец, дымя чубуком.

— Двенадцать, — с досадой ответил сын. — Эти окаянные запаслись большими мешками и набили их доверху мукой, словно расплачивались наличными.

— На чьих быках увезли?

— На наших. Дай бог, чтобы вернули хотя бы быков! Боюсь, что мы их больше не увидим.

— Бек не допустит этого.

— Э, да разве есть у них совесть! Сколько раз у нас вместе с поклажей исчезали и быки. По правде говоря, я сожалею не о ста червонцах и двенадцати мешках муки — меня удручает другое. Почему они даром едят наш хлеб? Прямо божье наказание! Не знаю, до каких пор они будут нас обирать! Приходят, берут все, что хотят, а попробуй получи с них обратно. Постоянно требуют то одно, то другое, — ни стыда у них нет, ни совести. Словно мы для того и существуем,